6

— E voi, uno straniero, signore! — мрачно изрек усатый здоровяк в светлой форме. Уолтер ничего не понял, но проникся. Полицейского сразу узнаешь в любой стране. К тому же могучая стать представителя закона взывала к крайнему почтению. Крепкие ручищи сложены на груди, темные глаза под густыми кустистыми бровями не глядят — сверлят, каждый ботинок размером чуть ли не с чемодан. Тяжелая кобура на поясе, начищенная пряжка горит неземным огнем.

— Documenti!

Это молодой человек понять смог и послушно полез в карман за паспортом.

На станции с красивым названием Баргарата-Мармарола сошли всего трое, включая гостя из Штатов. Вся станция — платформа, маленький домик под красной крышей да водокачка. Народу нет, только пожилой железнодорожник с желтым флажком и, конечно, представитель закона, сам себе монумент. Приехавшую пожилую пару, определенно местных, служивый проводил внимательным взглядом, после чего вплотную занялся подозрительным «straniero».

Паспорт усач листал долго, внимательно глядя на фото и сверяясь с оригиналом. Наконец вернул, вздохнул шумно.

— Americano! Qualsiasi lingua, ovviamente, non lo so.

«Lingua»? Молодой человек вовремя вспомнил, что есть мудреная наука — «лингвистика».

— Могу по-немецки, синьор начальник, если вы об этом.

Кустистые брови взлетели вверх.

— О-о! Так ведь это замечательно, синьор Перри! А я уж думал переводчика искать.

Вскинул широкую, поросшую темным волосом, ладонь к козырьку.

— Сержант Никола Ларуссо![25] О вашем приезде мне начальство изволило сообщить. Вы, как я понимаю, участник международной комплексной экспедиции.

Про экспедицию, да еще комплексную, Уолтер ничего не знал, но решил не спорить.

— Так точно, синьор сержант!

Говорили на не слишком правильном «хохе» («синьора» оба предпочли не переводить), американец чуть лучше, итальянец похуже. Полицейский окинул гостя внимательным взглядом, словно прицениваясь. Почесал крепкий подбородок.

— Служили, значит, синьор? И в каком звании, позвольте узнать?

— Сержант, — улыбнулся Перри. — Взвод связи при батальоне. Мексиканская граница.

— Буйствовать не будете? — вопросил служивый, но уже тоном пониже. — А то знаю я нашего брата-сержанта.

Уолтер Перри не без удовольствия вспомнил армейские деньки.

— Буйствовать? Это как скажете, синьор сержант.

И хлопнул себя по карману. Никола Ларуссо громко хмыкнул, поправил фуражку.

— Я срочную в артиллерии оттянул, совсем неподалеку, в Альпах. Потом, как эту форму надел, здесь очутился. Немецкий знаю, вот и пригодилось. Насчет же чтобы побуйствовать…

Мельком взглянул на часы.

— Можно. Следующий поезд только через три часа.

* * *

От граппы, гордости Италии, отказались, хоть и не без сожалений. Усач был на службе, поэтому решили взять что-нибудь полегче. В маленьком ресторанчике, что спрятался прямо за станцией, выбор оказался на диво пристойным. После короткого, но бурного совещания с хозяином заведения порешили испробовать «Сильванер» из монастыря Новачелло. Хоть и не граппа, но тоже напиток известный. Недаром монастырь стоит на знаменитой Винной дороге, что протянулась через весь Южный Тироль. Довольный выбором хозяин сбегал в погреб, вернувшись с двумя бутылками особого «Сильванера» — «папского», из долины Изарко.

Испробовали, одобрили. Поехали!

— Эти экспедиции, синьор Перри, лишь пустая трата народных денег, — вещал сержант Ларуссо, набивая табаком короткую глиняную трубку. — Как и почти вся наука, если уж честно. Дуче правильно говорит: «Datevi all'ippica!»[26] Начните делом заниматься! Придумать новую пушку или, допустим, паровоз, это я вполне одобряю. И даже планету открыть. Но этот… Есть такое немецкое слово… Фольк, фольк… Фольклор! То, чего люди меж собой, значит, болтают, языками чешут. Понимаю, когда такое в протокол заносят, но чтобы наука?

Уолтер охотно признался в собственном невежестве. Усач одобрительно пыхнул трубкой.

— А и нечего всякой ерундой голову сушить. Слишком он добрый, наш Дуче, я бы этих ученых умников давно отправил в долину Паданы рис выращивать, чтобы, значит, по пояс в воде. Самое для них занятие. Наливайте себе, синьор, вы же не на службе. И мой вам совет. Пусть эти профессора сами в Bocca del Lupo лезут, вы подальше держитесь.

— К-куда? — решился уточнить молодой человек.

— В Волчью Пасть.

* * *

Есть Мармарола станция, а есть поселок, между ними три километра по грунтовой дороге. Но это если от станции направо ехать. Налево же дорога ныряет в лесок. Выныривает уже в ущелье. Слева горы, справа они же — невысокие, в кустарнике, на склонах местные ребятишки коз пасут. Но в самом конце ущелья громоздится одинокий великан, закрывая все небо. Зеленый снизу, серый и черный у вершины.

Lupo. Волк.

Волку положено иметь пасть где-нибудь поближе к голове-вершине. Он ею и обзавелся. А поскольку Пасть Волчья, то ничего хорошего там нет и быть не может.

— Видел такие, — рассудил Уолтер. — В Теннесси пещер больше, чем коров. Выйдешь за поселок, и уже первая, Могила Индейца. За ней Сухая Берлога, потом, чуть дальше по тропе, еще одна, Старый Ледник.

Сержант пододвинул ближе бутыль, наполнил небольшие глиняные рюмашки.

— Прошу, синьор! Такие, да не такие. У нас в Тироле тоже пещер хватает. Но эта — особая.

— С привидениями?

— Если бы! — вздохнул усач и выпил залпом.

Привидения в пещерах — не редкость, считай, в каждой третьей кто-то бродит и цепями звенит. В Волчьей Пасти никто не бродил, потому что тропу, что в прежние годы вела к ее входу, взорвали. Нагнали саперов, подняли повыше бочонок с порохом. А до этого те же саперы заложили и сам вход, построив из камней целую стену. Случилось это все не в давние века, а, если местным хроникам верить, в 1795-м, аккурат в год смерти Джузеппе Бальзамо, более известного, как Калиостро. Великий мистик бывал в этих местах неоднократно, и в Bocca del Lupo тоже заглядывал. Причина же столь суровых мер имелась самая основательная — у Волчьей Пасти гибли люди. Не слишком часто, но регулярно. Последней каплей стала смерть детей местного помещика, брата и сестры, решившихся подняться на гору в ночь полнолуния.