– А как нам быть с тем, что я буду там заживо похоронен? – Стеван Арацки швырнул стакан на стол, но в результате только порезал себе руку, так и не выведя Наталию из равновесия.

– Собери самые нужные вещи. Уходим перед рассветом! – сказала Наталия так спокойно, словно предлагала выпить чашечку кофе, после чего перевязала его рану и принялась укладывать свои, Ветины и Даниловы вещи, предоставив Петру самостоятельно выбрать, что взять с собой.

И в доме наступила тишина, слышались только шаги немецкого часового под окном: семь шагов вперед, семь назад, и снова… А потом все вокруг начало меняться, становиться светлее. Словно и нет этих шагов, словно и нет войны – в Караново победоносно входила весна…

* * *

До последнего вдоха Вета не могла забыть выражение отцовского лица, с которым он согласился на решение Наталии, попросив ее лишь ненадолго отложить переселение, чтобы он смог сложить вещи, которые на хуторе помогут ему чем-то заполнить дни одиночества и ожидания. Ее удивило требование отца взять на хутор альбом с марками и коробку с шахматами из слоновой кости и черного дерева, это был подарок Петраны своему сыну, присланный то ли из Вены, то ли из Будапешта. «С кем ты на хуторе будешь играть в шахматы?» – хотела спросить она, но вовремя спохватилась, собрала альбомы с фотографиями и вместе с несколькими книгами положила в ранец.

Когда почти все было готово, Наталия задала так и не произнесенный Ветой вопрос: с кем Стеван на хуторе будет играть в шахматы? С дикими утками, с лягушками, с черепахами?

– Может, и с ними! – усмехнулся Стеван, а Вета ускорила сборы.

Таким образом, давно забытый всеми альбом с почтовыми марками, которые в свое время начал собирать кто-то из предков Арацких, тратя на них огромные деньги, попал на окруженный болотами хутор, правда, теперь коллекция была пополнена большим количеством редких экземпляров, которые на протяжении многих лет в самых невероятных местах находил и покупал Лука Арацки.

Рассказы об этих марках, попавших к нему из Японии, с Маврикия, из Австралии, Индии, Китая, России, Исландии, Коста-Рики волновали всех Арацких от мала до велика, открывая перед ними мир растений и животных из далеких заморских стран, а часто и перипетии истории: у некоторых властителей едва хватало времени выпустить марку с собственным изображением, как уже кто-то другой в какой-то новой войне брал над ним верх и занимал его место и на престоле, и на почтовых марках, так же как и все его предшественники, уверенный в вечности своего правления, герба, могущества и продолжительной и ничем не омрачаемой жизни.

Альбомы с почтовыми марками семьи Арацких, в переплетах из бархата, слоновой кости, шелка, занимали почетное место на отдельной полке, в тишине, изредка нарушаемой приглушенными голосами взрослых, из-за чего Данило с самых первых своих шагов смотрел на них с трепетом, считал чем-то таинственным и исключительным, тем более что никому из детей Арацких не разрешалось без спроса к ним даже прикасаться.

* * *

В полумраке нью-йоркского отеля Данило вспомнил самую первую марку, которую увидел в возрасте четырех или пяти лет. Скорее всего, ему было все-таки четыре, а то и три с половиной, потому что родители уже говорили о войне как о каком-то чудовище из страшного сна, которое никто и ничто не в состоянии остановить. Его жертвами одно за другим становились небольшие европейские государства, хотя до Караново война пока еще не добралась. Он знает это, потому что, прижавшись к Луке Арацкому, открыв первый раз в своей жизни альбом с марками, он увидел марку с изображением гнома, попавшую к ним из какой-то скандинавской страны. Норвегии? Исландии? Может быть, Дании? Вспомнить он не мог.

– Что это? – спросил он у деда, прижимаясь к его колену, удивленный терпением, с которым старик перемещал марки из одного альбома в другой с помощью какого-то инструмента из своего врачебного кабинета.

– Гном! – ответил доктор Арацки коротко, не понимая, что открывает в душе внука дверь для созданий, которых ни здравый разум Наталии Арацки, ни жизненный опыт самого Данилы не смогут оттуда изгнать, при том, что взрослые вообще сильно сомневались в действительном существовании гномов, русалок, ведьм, ангелов и дьяволов.

– Откуда на марках может взяться что-то, чего нет, – бормотал рыжеволосый малыш Наталии в темноте, в своей маленькой кроватке, стоявшей рядом с кроватью Луки Арацкого. – Если существуют все эти удивительные цветы, каких нет в Караново и все удивительные животные с других концов мира, то существуют и гномы, плененные садом, в котором растут дикие розы.

Параллельность миров, невозможных, но реальных, пускала в мальчике свои корни, это стало частью его существа, чему способствовали и терпеливые объяснения Луки Арацкого, что жизнь, которой мы живем, это лишь одна из различных форм жизни, существующих на земле, причем не самая лучшая.

Орхидея на марке какой-то южноамериканской страны внесла в сердце Данилы еще большее смятение, и не только из-за названия, которое звучало совсем не так как названия известных ему цветов, но и из-за рассказа деда о том, что этот прекрасный цветок по своей сути коварная ловушка для бабочек и мушек, которых он подманивает запахом и формой, а затем с жадностью пожирает, и от них не остается ничего, кроме смрада гниения и разложения.

* * *

Углубляешься в себя самого.

Мир замыкается как кольцо.

Октавио Пас

В тот день, когда Марта выдвинула против него обвинение, еще до того как четыре несчастных женщины согласились, чтобы кто-то другой написал и подписал за них заявления, Данило почувствовал в ее дыхании запах хищницы-орхидеи и понял, что погиб. В те годы, в стремительном процессе обнаружения «врагов народа», люди исчезали быстрее, чем сохнет утренняя роса. В одном попавшемся ему коротком газетном столбце приводились пятьдесят четыре разновидности таких «врагов», и это заставило Данилу окончательно раскрыть глаза на действительность. Значит, рассказы о том, что достаточно найти двух-трех свидетелей и «врага поглотит тьма», не выдумки!

А против него имелось целых четыре заявления, подписанных потерпевшими. И следователю Томе Бамбуру будет совсем нетрудно найти еще свидетелей, если этого потребует Рашета. Разве Данило Арацки, еще в молодости связавшийся с подозрительной компанией, не отвергал его добрые советы? Он, например, не перестал переписываться с Ароном Леви, которому был заочно вынесен приговор за нелегальный переход границы…

Арон Леви? Где он теперь, Арон Леви? Последнее письмо от него бывший Рыжик получил из Регенсбурга, незадолго до своего переезда в Гамбург.

В Регенсбурге Арону удалось найти работу в больнице, которая была чем-то вроде дома престарелых для так называемых «перемещенных лиц». Он писал Даниле, что если тот решит приехать, он, несомненно, найдет для него работу. В Германии, так же как и в доброй половине Европы, полно сумасшедших. При этом немецкие врачи не очень охотно соглашаются работать в медицинских учреждениях типа регенсбургского «Кранкенхауса». Дальше он писал, что человек, который принесет Даниле это письмо, вовсе не «Displaced Person»[7], а моряк с одного из судов Дунайского пароходства, то есть совершенно надежен. И с ним можно послать ответ…