Мол уже опустел.

— Пошли, — сказала Павлина.

Она поднялась из-за стола. Арис взял рукопись и, не поднимая глаз, тоже встал. В таверне Динос убирал в раковину посуду. Арис хотел заплатить за пиво.

— За мой счет, — остановил его Динос.

«Это и вправду конец», — подумала Павлина.

На улице она схватила Ариса за руку и потянула в направлении маяка.

— Пойдем к швейцарцам, — сказала она двоюродному брату.

Тот даже не подумал сопротивляться.

Они знали каждый камешек тропинки, петлявшей меж скал, сосен и кустов. Несмотря на темноту, они добрались до деревянных мостков меньше чем за пять минут. Сняли сандали и опустили ноги в воду. Павлина разрыдалась. Арис обнял ее рукой.

— Я больше не могу, — сказала Павлина.

Он ничего не ответил. Он гладил ее по волосам. Она повернула голову, уткнулась лицом ему в грудь, доверчиво прижалась. Арис опрокинулся спиной на мостки, и Павлина, державшая голову у него на плече, вдруг оказалась на нем. Они не двигались несколько долгих минут. Потом Павлина осторожно пошевелилась. Их лица оказались в неимоверной близости друг от друга. Она прильнула к его щеке и, повернувшись, нашла губами его рот, языком раздвинула губы. Арис не шелохнулся. Павлина покрыла его лицо мелкими поцелуями, потом начала его ласкать: движения были легкие, неумелые. Этого хватило, чтобы вызвать у него эрекцию. Она сказала ему:

— Возьми меня…

Отстранилась, сняла блузку и брюки, трусики. Арис безучастно смотрел, как она раздевается. Позволил ей раздеть и себя. Она хотела прижаться к нему, но он ласково оттолкнул ее:

— Ты же знаешь…

Она погладила его нежно-нежно по лицу:

— Возьми меня как мальчика.

— Никто никогда не будет любить меня, как ты.

— Никто, мой Арис. Иди же ко мне.

— Ты с ума сошла.

— Я люблю тебя.

Он перевернул ее на живот, собрал в ладони как можно больше слюны, нанес ее на тело Павлины и осторожно вошел в нее. Она почувствовала пронзительную боль, но выдала себя лишь содроганием. И постаралась приподнять над мостками живот. Движения Ариса, сначала медленные и осторожные, становились все быстрее, все резче. Извержение было долгим. Павлина перевернулась на спину, обняла Ариса и прижалась к нему. Через несколько минут он овладел ей как женщиной. И она снова испытала боль. Пошла кровь. А потом они лежали, долго, очень долго, обнявшись, молча, не шевелясь.

Они поднялись с первыми лучами солнца. Арис смотрел, как Павлина одевается.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — сказала Павлина.

— Мы сошли с ума.

— Продадим «Два брата». Ты найдешь работу в Пирее. А я буду домом заниматься.

Он молчал. Павлина подумала: «Вот и решилась моя судьба!»

— Возвращайся. Мы поговорим на лодке.

— Я люблю тебя, — сказала Павлина. — Больше всего на свете.

— Я тоже тебя люблю, — ответил Арис.

— Я всегда любила тебя.

— Я тоже всегда любил тебя.

Потом он добавил:

— Пойду поплаваю. Возьми рукопись моей пьесы, а то я ее намочу.

«Он сказал — моей пьесы, — подумала Павлина. — Он погиб. И я вместе с ним».

Она сидя надела сандали, встала и обняла Ариса, прижившись к его груди, потом снова шепнула на ухо:

— Я люблю тебя, мой Арис. Больше всего на свете… — И пошла вверх по дороге в сторону маяка.

Море было гладким, как стекло. Обнаженный Арис прыгнул с мостков вниз головой. Он проплыл под водой метров двадцать, вынырнул и двинулся в сторону Пелопоннеса мощным брассом, то появляясь в голубом серебре освещенного утренним солнцем моря, то исчезая, чтобы снова возникнуть через три-четыре метра, а потом снова пропасть. Он плыл удивительно красиво, беззвучно, почти без брызг. Он плыл так около часа, потом силы оставили его, и он стал медленно уходить под воду…

В шесть тридцать утра Павлина проверила швартовы «Двух братьев», прыгнула в лодку и принялась ждать двоюродного брата. Около восьми часов рыбаки заметили тело Ариса в Тигани, недалеко от Пелопоннеса. Оно качалось на волнах лицом вниз.

Среда, тринадцатое ноября 1957 года

— Две семьи не могут состоять из трех женщин, — сказала Магда свояченице в день похорон Ариса. — Теперь ужинать мы будем вместе.

С тех пор Фотини каждый вечер ужинала у Магды. Она никогда не приходила с пустыми руками. Сегодня принесла пюре из бобов. Обычно они ели в полном молчании. Магда не любила свояченицу. Благодаря Магде Фотини удачно вышла замуж, а ей самой пришлось жить с мрачным Спиросом и терпеть его суровый, необузданный нрав. Рождение Павлины все перевернуло вверх дном. Магда уже не могла любить ни мужа, ни дочери, ни даже Никоса. Ее долгое покаяние ничего не поправило и не изменило, а муки совести, на первый взгляд такие искренние, оказались довольно-таки поверхностными. Снедаемая завистью, преследуемая сознанием вины, Магда сделалась злой, и ее внешне сострадательное отношение к Фотини отлично уживалось с этой внутренней злобой.

Фотини никогда не говорила о своих чувствах, никто не знал, наказанием или утешением стали для нее эти ужины втроем. Она пошла в люди, попав в чужой дом семи лет от роду, и в глубине души навсегда осталась бесприютной. Когда она вышла замуж за Никоса и потом, когда родила сына, судьба, казалось, начала благоволить к ней. Потеряв и того, и другого, она подумала, что в этих страданиях есть некая закономерность.

Зато счастье первых лет замужества вызывало у нее самой удивление и недоверие. Видя молчаливую враждебность свояченицы, Фотини испытывала знакомое с детства чувство, что кто-то с трудом, через силу выдерживает ее присутствие. Каждый вечер она поднималась ужинать с тяжелым сердцем, и Магда радовалась ее смятению, с удовольствием наблюдая, как свояченица борется со своими демонами.

Павлина отодвинула от себя тарелку супа, едва начав есть, закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. «Что делать? — думала Павлина. — Пресвятая Богородица, что делать?» Она положила ложку рядом с тарелкой. На скатерти появилось круглое пятно.

Магда посмотрела на дочь, хотела что-то сказать, но почему-то промолчала. Она перевела взгляд с лица на жилет Павлины. Магда связала его дочери в начале октября, всего лишь месяц назад, и отлично помнила, что он был ей свободен. А теперь стал узок в груди!

— Ты постирала жилет в горячей воде? — спросила Магда. — Он так сел.

Павлина отняла руки от лица и со смиренным видом посмотрела на мать.

— Тут и тут, — Магда показала пальцем на сосок, потом сбоку на левую грудь дочери, — петли натянуты. Я помню, на примерке ты просила связать его с запасом. Ты его в горячую воду клала?