К великому моему сожалению, в прошлой жизни, будучи еще Сергеем Прохоркиным, я совершенно не интересовался ни артиллерией в частности, ни оружием вообще. Не связана была моя жизнь с огнестрелом. Стрелять-то из автомата Калашникова когда-то приходилось, не говоря уже о «мелкашке» и пневматике, но одно дело – уметь пользоваться готовыми вещами, и совсем другое дело – уметь их делать. Да и здесь особо не было у меня времени изобретениями и усовершенствованиями заниматься. Сами посудите: то война, то свадьба, то препирательства с Глазковым и инквизиторами, да в перерывах еще нужно успевать реформы Федора подталкивать и обустройством Холодного Удела заниматься. Но, как ни крути, оружейные дела имели огромную важность и для страны, и для меня лично – чем больше будет у Таридии преимуществ перед врагами в вооружении, тем больше будет побед, а чем больше будет побед, тем выше будет престиж военачальников.

Хотя мое положение в новом мире и значительно укрепилось, но недоброжелатели тоже не дремлют. Их усилия не могут увенчаться успехом, пока я в фаворе у царской семьи. Однако не дай бог что-то случится с царевичем Федором – и, боюсь, тогда младший Соболев не сможет меня защитить, а старший быстро поддастся нашептываниям своего друга детства Глазкова. А если я еще к тому же и военные кампании начну проигрывать, то вообще катастрофа, скушают меня.

Сейчас-то Никита Андреевич только глазами зыркает, словесные шпильки вставляет да всё протоинквизитора против меня науськивает. Тот и выдает на-гора возмущенные заявления: то учебные заведения дьявольскими вертепами объявит, то привлекаемых к преподаванию ученых богохульниками назовет, то создание мануфактур заклеймит богопротивным делом. Уже и митрополит его осаживал, и царевич Федор увещевал, а тому все неймется. Невзлюбил меня отец Пафнутий с того самого раза, когда я чудом инквизиторских подземелий избежал. Сейчас вот к воздушному шару прицепился – негоже, говорит человеку летать, гордыня это, а гордыня от нечистого. Ну, ничего, есть у меня мысль, как и на этот раз оставить его с носом.

В общем, церковью тоже волей-неволей приходилось заниматься. А на оружейников совсем мало времени оставалось. Насколько мог, я подталкивал наших оружейников на работу в направлении бездымного пороха, единого патрона и улучшения конструкции стрелкового оружия и артиллерии. Под это дело даже свел их вместе с металлургами, химиками, математиками и заставил всех работать в одной упряжке. Уверен, что толк от этого будет. Да он уже есть – ведь посредством налаживания производства собственного пороха на царской мануфактуре удалось добиться унификации продукта. Также огромным плюсом стал переход от производства порошкового пороха к гранулированному, да еще начали фасовать его в бумажные картузы. То есть теперь мы мало того, что имели порох, качественные характеристики которого не менялись от партии к партии, так еще и ввели его заряжание заранее отмеренными на мануфактуре порциями. Это дало весомое увеличение частоты стрельбы, что у пехоты, что у артиллерии. Соответственно, мы теперь могли уверенно использовать постоянство характеристик пороха для расчетов по дальности стрельбы. Также удалось улучшить качество бомб и гранат.

Впрочем, для артиллерии у меня все-таки нашлась парочка идей, касающихся изменения в конструкции самих орудий. Я позаимствовал у истории идею длинных гаубиц, именовавшихся в России «единорогами». Идея состояла в том, что форму зарядной каморы заменили с цилиндрической на коническую. Такая форма обеспечивала наилучшую центровку снаряда, улучшала баллистику, а также позволяла быстрее заряжать орудия. Кроме того, это позволило увеличить длину ствола и, как следствие, дальность стрельбы. Помнится, что данное изобретение позволяло русской артиллерии около двадцати лет быть лучшей в Европе.

Еще одно нововведение касалось механизма вертикальной наводки. В это трудно поверить, но вертикальная наводка орудий производилась посредством подкладывания деревянных клиньев разного размера! Мимо такого безобразия пройти было просто нельзя, так что довольно быстро наша артиллерия получила винтовые подъемные механизмы.

Ну и, для удобства прицеливания, на стволах орудий появились мушки.

Поскольку забот у меня действительно было очень много и уделять достаточно времени артиллерии я не мог, всё бремя управления оружейной темой взвалил на себя князь Григорянский, оказавшийся просто-таки фанатом этого дела. Он дневал и ночевал в Кузнецке и постоянно мотался в Холодный Удел на горный полигон, чтобы лично участвовать в испытательных стрельбах. Кроме того, Василий Федорович не уставал выбивать ассигнования на учебные стрельбы, в результате чего в данный момент таридийские артиллеристы уже точно являлись самыми стреляющими в мире.

Но стрельбы стрельбами, а реальные боевые условия – это уже совсем другое дело. Вот и проявлял Григорянский плохо скрываемое нетерпение. Я тоже жажду посмотреть новые орудия в бою и очень надеюсь, что их действенность станет неприятным сюрпризом для наших врагов. Но так уж получилось, что сейчас у нас больше не война, а спасательная операция, и если есть хоть какие-то шансы застать врага врасплох, то нужно их использовать. Так что сначала я попробую появиться под стенами Яблонца неожиданно и обойтись без долгих осад и артиллерийских дуэлей. Всё это вкратце я и поведал слушавшему меня с кислой миной Григорянскому.

– То, что ты задумал, очень рискованно. Растянем армию на десятки километров, станем уязвимы. Я предлагаю не форсировать события, подойти компактно, всей армией, обложить Яблонец, подавить крепостную артиллерию и принудить город к сдаче.

– И сколько времени это займет? Неделю? Месяц? Я бы предпочел вообще пройти мимо города, если бы была уверенность, что улорийцы не тронут нас ни по пути к Орлику, ни обратно. Но верить им мы не можем, и ситуация, когда впереди нас окажутся осаждающие Орлик местные бояре, а позади подданные короля Яноша, нас не устраивает. И заблокировать генерала Пищака в Яблонце мы не можем, поскольку силы примерно равны, разделим армию – сами себя под удар подставим. Кстати…

Кстати, у нас сейчас чуть не полтысячи пленных силирийских солдат. Так почему мы должны держать их в застенках, тратя силы и средства на охрану, если в соседнем силирийском городе засел наш общий враг?

Пораженный до глубины души простотой этой случайно пришедшей мне в голову мысли, я вскочил на ноги. Правда, тут же пожалел об этом, ибо резким движением потревожил стрельнувшее болью плечо.

– Иванников! – крикнул я и, дождавшись появления в дверях секретаря, добавил: – Тащи сюда командира гарнизона!

– Миха, – князь Василий скептически покачал головой, – мы не можем им доверять.

– Солдаты пойдут за своим командиром, – возразил я, – не за этим, так за его заместителем. Улорийцы для нас общий враг. Вот и разрешим им после взятия города поднять над ратушей флаг Силирии.

– Слушай, Бодров, как тебе в голову приходят подобные мысли? Так никто не делает, это против всяких правил!

– Да всё тут по правилам, Вася, просто по другим правилам.

Переговоры с подполковником Шмицером увенчались успехом. Несмотря на то, что поначалу силириец возмущенно фыркал, отчего-то обвинял нас в вероломстве и пару раз, демонстративно глядя в сторону, произнес явно предназначавшуюся мне фразу «дьявольское отродье», в итоге выгоды предложения перевесили всё его недовольство. Ну, в самом деле, кем он являлся сейчас? Неудачником, не сумевшим удержать неприступную крепость. А кем он будет в случае взятия Яблонца? Освободителем и победителем улорийцев. Чувствуете разницу? Тем более что возврат города под власть ослабевшего силирийского трона произойдет в то время, когда большинство важных персон княжества заняты междоусобицей, а не защитой независимости. Так что пришлось Григорянскому в очередной раз признать мою правоту.