— А кто мне запретил? — запротестовал водитель. — Моя машина! Кого хочу, того и вожу!

— Так ты подумай, прежде чем отвечать станешь Слону, а пока в карманах у себя пошарь — вдруг забыл? Бывает же такое. Да и номер у тебя, как нарочно, замазан! — Мотоциклист уже сильнее пнул задний бампер. — Но ничего, разглядеть вполне можно…

— Чего глядеть-то? — уже с неуверенной интонацией возразил водитель, снимая кепочку и вытирая ею почему-то сразу вспотевшее лицо. — Не было, говорю… Разве что посмотреть?..

Он сунул руку в карман, а другой, с зажатой в ней монтировкой, заслонился от луча слепящей фары мотоцикла.

Хриплый между тем как-то неохотно отступил в сторону, в тень. И сразу словно растворился в темноте. Толстяк же, набычившись, оглядел мотоциклиста, сердито сплюнул, вернулся в машину и захлопнул за собой дверцу. А водитель стал медленно и задумчиво шарить в карманах.

— Ты в бумажник загляни, — посоветовал Плетнев, получая отчасти даже удовольствие от непонятного еще ему спектакля.

И водитель, будто опомнившись, вытащил бумажник, раскрыл и даже глаза вытаращил от изумления.

— Да вот же ж! — воскликнул он с фальшивой радостью. — Вспомнил! Он же ж мне, и правда, чего-то сунул, какую-то бумажку, а я и не понял, что это. Вот эта, наверное, его? — И он протянул стодолларовую купюру мотоциклисту.

— А зачем она мне, ты хозяину отдай.

Водитель, не глядя на Плетнева, повернулся к нему:

— Твоя, что ль?

— Моя, — ответил Антон, забирая купюру. — А с этих что, тоже в городе две шкуры спустишь? — Он кивнул на мужчину и женщину, сидевших испуганными мышами на заднем сиденье.

— Зачем? Они заплатили, это я помню точно.

А вот про тебя, извини, забыл. Да и темно…

— Видишь, как быстро память восстанавливается? — засмеялся мотоциклист. — А ты, значит, моего другана хотел обуть? Не шали на дороге, дядя, — добавил он строго, садясь в седло мотоцикла. — Ладно, вали отсюда. А ты ко мне пристраивайся. — Он показал Антону рукой сзади себя. — Сейчас с ветерком долетим!

— Спасибо, земляк, — вроде бы даже и обрадовался водитель такому выходу из ситуации. — Раз ты сам повезешь, тогда мы поедем, да? А Слона не стоит беспокоить, чего не случается, верно, москвич? — Он быстро нырнул за руль, и машина тут же тронулась — без того, хриплого хохла, так и исчезнувшего в ночи, будто его никогда здесь и не было.

Как понял Антон, это была обычная дорожная практика таких вот мелких ночных грабителей. Их тут небось целая шарашка работает, и кто сдачи дать им не сможет, тот, считай, ограблен. И доказывать некому. Ловко устроились.

— Спасибо, парень, — сказал Антон, садясь сзади мотоциклиста, поджимая длинные ноги и не без труда устраивая их на задних подножках. — Выручил… Я бы, конечно, справился, но без сильного мордобоя точно не обошлось бы. А кто-нибудь и в больнице мог оказаться. Вот и разбирайся потом. Да и меня, не исключаю, тоже могли бы задеть, а с подбитой рожей входить в доверие к вашему местному руководству не резон, конечно. А мне некогда гримом заниматься, товарища найти надо, боюсь, что он в беду мог попасть…

— У нас в городе, да?

— Все вроде бы ведет сюда. Утром зайду в городскую прокуратуру, разберемся, думаю, помогут.

— Ты лучше мне расскажи, мои друзья помогут тебе быстрей.

— Ладно, спасибо, буду иметь в виду… А ты, вижу, с этими, из Цемдолины, не шибко церемонишься? И Слоном его определенно испугал, ишь как он сразу заюлил! Кто этот Слон, авторитет какой-нибудь? Из местного криминала?

— Нет, — со смехом ответил мотоциклист, — Слон — это мастер из пятого цеха, его в поселке все знают, он уже лет тридцать на заводе. У нас там рабочий район, бандюки долго не держатся. Ну попадаются, конечно, уроды вроде этих, а так в основном нормальные мужики.

— Ты говоришь, этот Слон — друг твоего брата?

— Не, он отец моей сестры. Но если бы я этим сказал, что Слон — и мой отец, они бы сразу поняли, кто я.

— А кто ты? — уже с улыбкой спросил Антон шустрого парня.

— Это… смотря для кого… — туманно ответил мотоциклист и натужно закашлялся.

— Чего у тебя с голосом? В горле запершило? — участливо спросил Плетнев. — Погоди, дай-ка я в сумку загляну, у меня там, по-моему, осталась бутылка воды. Может, глотнешь?

— Не, не надо! Это потому что я с ними старался басом говорить, для солидности… Ладно, поехали. Только крепче держись! И шлем надень, — сказал мотоциклист, отстегивая от кофра на багажнике шлем и передавая его Антону. — Поедем быстро, я медленно не умею, — весело заключил он, хлопнув себя по бокам. — Давай хватайся!..

Антон обхватил парня со спины и сцепил пальцы в замок у него на животе. Удивился, до чего же тот худенький. Но, видать, крепкий, поджарый. Или это ощущение от жесткой кожи куртки-косухи, застегнутой «молнией» до горла…

Ехать оказалось не близко. Пока добрались до первых, городских уже домов, совсем рассвело. С победным ревом мотоцикл промчался к центру города и, сбавив скорость, и соответственно с меньшим уже шумом, подкатил к двухэтажному старому зданию с облупившейся штукатуркой на кирпичных стенах и красной вывеской у входа. Это была городская прокуратура.

Солнца еще не было, улицы пустынны. Они промчались по безлюдному городу, который, казалось, словно вымер. Чистенький, белый и… пустой. Странное ощущение.

Антон слез с мотоцикла, стал снимать шлем. Положил на сиденье. Надо было как-то поблагодарить парня, руку там пожать, слова какие-то сказать. Но Плетнева чуть покачивало от непривычно быстрой езды по дороге, которая все время петляла.

— Ну как, нормально себя чувствуешь? — спросил мотоциклист, снова слегка приподнимая забрало шлема, словно не желая открывать перед Антоном свое лицо. Странный парень, подумал Плетнев. Ну не хочет — его дело.

— Спасибо за помощь, — сказал он наконец и протянул руку. — Давай хоть познакомимся. Меня Антоном зовут.

Парень помедлил, потом стянул с руки перчатку и тоже протянул руку: ладонь у него была узкая, с длинными пальцами, ногти которых были покрыты розовым, почти прозрачным лаком. И еще — колечко на мизинце.

Плетнев держал эту ладонь на своей и тупо рассматривал, не зная, чего делать — пожать или как? Поднял глаза на парня. А тот другой рукой ловко сбросил шлем, из-под которого золотистой волной хлынули длинные волосы. Мать честная! Девица!..

— Мила… — услышал остолбеневший Плетнев. Его совершенно сбил с толку чистый, похожий на звон сразу нескольких маленьких колокольчиков смех девушки. — Очень приятно! Не ожидал?

И Антон вдруг почувствовал, что начинает безудержно и густо краснеть. Это его руки словно вспомнили, как цепко хватались за тело девушки во время крутых виражей мотоцикла, и где там был ее живот, где грудь… Господи, надо ж такое!