– Да, вспомнил!.. У нее еще был такой взгляд… блестящий и влажный, что ли… – добавил Яцек.

– Влажный? – удивленно переспросил Щелкалов.

– Ну да, влажный, – повторил Яцек. – По крайней мере, я бы сказал именно так.

– Вы уже это сказали, – заметил ему пристав. – Еще что-нибудь запомнили?

– Нет, – ответил Яцек, подумав.

– А вы? – обратился пристав к обоим приказчикам.

– Нет, – ответил один, покачав головой.

– Нет, это все, – сказал другой, пожав плечами.

– Хорошо, – произнес Яков Васильевич. – Вы никуда не собираетесь выезжать?

– Не предвидится, – ответили оба приказчика.

– А вы? – обернулся пристав к Яцеку.

– Куда же теперь ехать-то, – обескураженно протянул управляющий.

– Это я к тому, – пояснил Щелкалов, – что ежели мы эту так называемую «баронессу» заарестуем, так чтобы вас всегда можно было найти, чтобы произвести очную ставку или опознание.

– Ясно, – ответил Яцек. – А вы ее… заарестуете?

– Несомненно, – ответил полицейский пристав. – Вопрос лишь во времени.

– А драгоценности?

– Что драгоценности?

– Драгоценности вы ее заставите вернуть? – с надеждой посмотрел на Щелкалова Яцек.

– Это зависит от того, как скоро мы ее изловим, – ответил пристав. – А в нашем деле, сами понимаете…

– Хотелось бы поскорее, господин пристав, – просящим тоном произнес Яцек Полторацкий.

– Нам тоже… Здесь наши желания вполне совпадают. – Пристав коротко посмотрел на помощника и добавил: – Что ж, приносим вам наши соболезнования по поводу утраты ценностей и спешим заверить вас, господин управляющий, что полиция Варшавы в нашем лице приложит все возможные усилия, дабы изловить мошенницу и заставить ее понести заслуженное наказание. Можете передать это вашему батюшке.

– Вы даже не представляете, как мы на вас надеемся! – с чувством отозвался управляющий.

– Родственников «баронессы фон Гольден», – Щелкалов посмотрел на старика с «бонной» и девочку, – мы забираем с собой, в участок и… с тем разрешите откланяться и принять от нас заверения в совершеннейшем нашем почтении, – слегка приподнял он котелок.

Когда за полицейскими закрылась дверь, Яцек обхватил голову руками. Хотелось плакать и рвать на груди волосы, а голову посыпать пеплом. Да что там пеплом, землей!

Еще от накативших треволнений сильно хотелось выпить.

Яцек прошел в дальнюю комнату и достал из тумбочки стола бутылку с коньяком и высокий бокал. Налил на донышко бокала темно-коричневый напиток, подержал в руке, понюхал… Долил до трети бокала, затем, подумав, налил до половины и одним махом опрокинул содержимое в рот. Проглотил, выдохнул и уставился в одну точку.

На душе было муторно и скверно. Но рвать на груди волосы и посыпать голову пеплом уже не хотелось…

Лучшего убежища, нежели у Ванды, трудно было сыскать.

Вечерами, ближе к ночи, певичка уходила на службу и возвращалась только под утро. Затем отсыпалась и весь день до позднего вечера была в распоряжении Артура. Губ она больше не красила, в результате чего выглядела свежее и как-то по-домашнему, что действовало на «графа» успокаивающе и где-то даже возбуждающе.

Два дня пролетели, как несколько часов.

В варшавских газетах, которые покупала Ванда по просьбе Артура, никаких сообщений относительно его розысков не встретилось. Очевидно, полиция решила обойтись собственными силами, не привлекая внимания общественности к его персоне. Это настораживало, но и внушало некоторую надежду на возможность успешного пересечения границы. Нужно было либо раздобыть подходящие документы, либо найти нужного человечка, который сумел бы организовать переход границы. Когда в газетах появится объявление о его розыске с описанием его примет, сделать это будет много труднее.

На третий день, после двукратного соития, возлежа на оттоманке, они с Вандой беседовали о пустяках. Благостное состояние души и тела, которое возникает после предания любовным ласкам всего себя без остатка, не предполагало серьезных разговоров, однако Артур все же вскользь упомянул об утере документов и невозможности выезда за границу.

– Так выправь документы, и дело с концом, – без интонаций заметила на это Ванда.

– Не могу, – ответил Артур. – Русская полиция знает, что я принадлежу к партии французских социал-демократов и приехал в Россию налаживать связи с паном Пилсудским и другими польскими социалистами. Мы, сторонники объединенной и независимой Польши, как кость в горле для русского царя и его сатрапов.

– Так ты революционэр! – восторженно произнесла Ванда и приподнялась на локте. Ее взор, обращенный на Артура, пылал обожанием и восхищением.

– Да, дорогая, можно сказать и так, – согласился социал-демократический граф. – Мне срочно надо уехать в Вену, где меня ждет мой связной, да вот ума не приложу, как это сделать. Только это, – он строго посмотрел на нее и приложил палец к губам, – строго секретная информация. И за ее разглашение по законам нашей организации полагается смерть.

Ванда надолго замолчала. Потом, когда они стали строить планы завтрашнего дня, она вдруг выпалила:

– Кажется, я смогу помочь тебе.

– В чем? – не понял сразу Артур.

– Ну, о чем ты говорил, – выбраться за границу.

– Шутишь? – улыбнулся Артур, на самом деле превратившись в слух и внимание.

– Отнюдь, я вполне серьезно. Дело в том, что у меня есть сестра. А у сестры муж. Он мировой судья. Живут они в Люблине, и однажды муж сестры помог перебраться за границу одному русскому князю, замешанному в заговоре против царя. Кажется, его звали Крылаткин.

– Может, Кропоткин?

– Не помню, – Ванда виновато улыбнулась. – Хочешь, я напишу ей письмо?

– А это будет удобно? – спросил Артур.

– Разумеется, ведь она же моя сестра. – Ванда посмотрела на Артура, и ее глаза стали печальными. – Одно плохо.

Она замолчала и отвернулась.

– Что же плохо, дорогая? – повернул ее к себе Артур.

– То, что ты от меня уедешь. Но ведь тебя все равно не удержать, правда?

«Правда», – хотел ответить Артур, но промолчал.

Ванда всхлипнула и стала похожа на ребенка, которого хочется успокоить и пожалеть. Он успокоил ее. По-своему. И пожалел. Как мужчина может успокоить и пожалеть женщину, когда они лежат в постели, соприкасаясь голыми телами.

Ответ пришел неожиданно быстро. Это для Ванды. Для Артура письмо от сестры Ванды пришло не так уж и скоро. В письме Юзя – так звали старшую сестру Ванды – отписала, что она и ее муж сделают все возможное для человека, отдающего свои силы и помыслы восстановлению Великой Польши.