3 иван петрович и быдло

иван петрович ехал в поезде, а напротив него сидело быдло. иван петрович сразу это понял: по спортивному костюму, кепке, красному одутловатому лицу спившегося физкультурника. поезд ехал сквозь голую белую паволоку зимы, как бы продирался сквозь заунывную пелену. быдло ело жирную курицу с ненасытным чавканьем и запивало её жигулёвским с задорным рыганием. насытившись, оно захотело поговорить и стало поглядывать на ивана петровича, который ёрзал как на иголках и не хотел встречаться с быдлом взглядом. я человек интеллигентный, — думал иван петрович, — а этого типа не знаю и знать не хочу, но кое-что про него знаю. что он сырьё для биореактора — вот что я про него знаю. чтобы не встречаться с быдлом глазами, он делал вид, что увлечённо рассматривает что-то в окне, а там, в сероватой понурой мгле, сгущались подобия полулиц-полувихрей, похожие на мунковский крик, и приникали к стеклу, зиянием рта своего желая поглотить поезд. но страна призраков за окном, по которой — по небу ли, по воде или по тусклому ледяному огню — ехал поезд, не удивляла ивана петровича. удивляло — быдло. удивляло и приводило в негодование. как так? — думал иван петрович про быдло, — как так? быдло же обнаглело вконец и завело разговор, да в такой тональности, от которой у ивана петровича начался зуд в кишках и чуть не прихватила медвежья болезнь. ты здесь воевал, братан? — спросило быдло и для вящей убедительности похлопало ивана петровича по плечу. нет, не воевал, — сдавленно выдохнул иван петрович. а, так ты небось тогда там воевал… — догадалось быдло, — ты, я посмотрю, уже зрелый мужик, я для тебя небось вообще салага. зрелый — не зрелый, а ты-то уж меня постарше будешь, — хотел сказать иван петрович, посмотрел на свои руки и ахнул: превратился он в старика лет по меньшей мере восьмидесяти. ты хороший человек, я вижу, — продолжало быдло всё душевнее и душевнее, — живи до ста лет. старуха у тебя есть? слушай, что я тебе говорю: найди себе девочку двадцатипятилетнюю втайне от мамки. я вот хоть и не воевал в отличие от тебя, а тоже кое-что в жизни понимаю. я ведь не дурак, да? скажи, ну ведь не дурак? — да, — сглотнул иван петрович, — не дурак, сразу видно. я охранником в элитной школе работаю, считай — внештатный полицейский. вот веришь-нет — сейчас пиво пью, а одна история у меня так перед глазами и стоит… — и быдло начало рассказывать историю за историей, запас которых никак не мог иссякнуть, как почему-то не могло иссякнуть и его пиво: сколько ни пил он, а бутылка оставалась полной. когда же поезд остановится? — думал иван петрович и наконец в перерыве между двенадцатой и тринадцатой историями пробежал через пустые вагоны к кабине машиниста. она была не заперта, и, ворвавшись туда, иван петрович увидел — машиниста нет, и ничего нет, ни кнопок там каких-то, ни рычажков. только ведро с опилками стоит зачем-то. по спине его похлопали. хороший ты дед, — сказало быдло, — сейчас покурим, и я тебе ещё одну историю расскажу. иван петрович бессильно упал на лобовое стекло и взглянул туда, в нечаемую даль белёсой вязкой пустоты. оттуда тут же на взгляд его, как мотыльки на огонь, налетели мунковские призраки-вихри и, прижимаясь к стеклу, раззявили проёмы ртов. ишь, лопочут, — умилилось быдло и от избытка сердца добавило: вы мои милые, мои белесоватые.

4 иван петрович, иностранец

иван петрович шёл по городу и от скуки ел. в каждом встречном фастфуде или забегаловке покупал еду. съел блин с сыром и ветчиной, съел крошку-картошку, съел шаверму, и биг-мак, и твистер, и сэндвич. а скука росла всё больше и больше, как пузо иван петровича. наконец видит он ларёк с булочками. смотрит на них, а тут к нему тётка какая-то подбегает с двойным подбородком и говорит: да вы, батенька, иностранец! так вам не здесь надо кушать. а иван петрович, чтобы шутку не портить, ей специально по-английски отвечает: yes. а тётке слышится, он говорит ей «есть», не говорит даже, а требует повелительно, и ведёт она его в специальное кафе для иностранцев. там за стойкой тётка другая, с тройным подбородком, и подмигивает ему с пониманием. иван петрович заказал себе кофе и картошку, принесли ему щепотку картофельных очистков и говорят: 150 долларов. да вы что, издеваетесь надо мной, — говорит иван петрович, — я же не иностранец никакой на самом деле. а тётки обе ему хором говорят: иностранец, ещё какой, плати, а иначе полицию позовём. иван петрович тогда попытался уйти, а тётки кинулись на него, как пумы. с трудом иван петрович убежал от них, а они ему вслед кричали: убирайся обратно в своё конго.

5 иван петрович и поезд-которого-ждали

иван петрович обнаружил себя на станции N, где всего-то и было что большое здание вокзала и гостинца рядом с ним. туда иван петрович и направился. в гостинице стоял траур. рыдал швейцар, и рыдал портье, рыдали горничные, и рыдали постояльцы. он всё-таки приехал! — сообщил портье ивану петровичу. кто приехал? — поезд. — какой поезд? — поезд-которого-ждали. и портье рассказал ивану петровичу следующее. всё население их издавна разделилось на две неравные части. большая часть жила в гостинице, и в ней проводила всё время, предаваясь ли праздности, размышляя о чём-то, читая книги, устраивая философские диспуты, занимаясь искусствами — что душе угодно. меньшая же часть населения жила на вокзале, потому что боялась пропустить поезд-которого-ждали. те, что жили в гостинице, считали, что никакой поезд никогда на вокзал не придёт, потому что, хотя вокзал существует вечность, ни один поезд никогда на него не приходил. те же, что жили на вокзале, верили, что он придёт обязательно. живущие в гостинице относились к ним как к бомжам, потому что где это видано — жить на вокзале. живущие на вокзале тоже занимались разными вещами: пели песни, похожие на цыганские, сочиняли стихи, рисовали и беседовали друг с другом, но искусство их и беседы кардинальным образом отличались от искусства и бесед тех, что жили в гостинице. можно сказать, что на вокзале и в гостинице сформировались две совершенно разные культуры и два разных языка. и на том и на другом языке про поезд пели песни и сочиняли стихи, и надо сказать, что те, кто жили в гостинице, были уверены, что знают про этот поезд намного больше, чем те, кто жили на вокзале, а главная тайна, которую они постигли, — это тайна его отсутствия. поезд всегда среди нас, он присутствует в своём отсутствии и идти на вокзал совершенно ни к чему, — думали люди из гостиницы, — а эти бомжи-фанатики, живущие на вокзале, просто боятся понять эту ужасную тайну о вечном отсутствии поезда, которое подчёркивается вечным присутствием вокзала. и вот вчера, — и тут портье зашёлся в громких рыданиях, — раздался громкий гудок. он был слышен на всю гостиницу, и все постояльцы побежали к окнам, выходящим на вокзал, и из окон и с балконов смотрели в бинокли на то, как к вокзалу подошёл поезд, и все, что жили на вокзале, сели в него, и поезд тут же тронулся. некоторые из живущих в гостинице стремглав побежали на вокзал, чтобы успеть на поезд, но было бесполезно, ни один из них не успел. некоторые из живущих в гостинице покончили с собой. некоторые уверили себя и других, что поезд был массовой галлюцинацией. некоторые ушли жить на вокзал в надежде, что когда-нибудь поезд приедет ещё. самое странное, — и тут портье осмотрелся по сторонам и сказал ивану петровичу на ухо, — директор гостиницы — выдающийся интеллектуал и тонкий поэт господин крыжовин, написавший три сборника стихов, посвящённых поезду-которого-ждали, в тот момент находился на вокзале: иногда он заходил туда с целью изучения быта живущих там людей, так как хотел написать о них научную работу. он мог сесть в поезд. он стоял прямо на платформе, когда тот прибыл. он наблюдал прибытие и отбытие поезда, а потом вернулся в гостиницу и не сказал об этом ни слова. вот так, — сказал портье, — он всё-таки приехал. ну а вам чего? хотите номер в гостинице или пойдёте на вокзал ждать — вдруг когда-нибудь поезд приедет снова? иван петрович задумался, почесал репу. предоставьте-ка мне номер, если возможно, люкс, — наконец сказал он.