Глубокой ночью санитары затаскивали Диму на носилках в хирургическое отделение главной городской больницы, и кто-то кричал:

– Принимайте укушенного!

– Да у нас тут каждый день поступают такие… укушанные, – не вдохновился дежурный врач, думая, что привезли очередного наркомана. Тут я возмутилась:

– Как вы смеете! Его гадюка в ногу ужалила!

Врач подскочил на месте:

– Где, покажите мне? Господи, какой идиот вам перевязку сделал?

…Дима пролежал в больнице больше двух месяцев. То светло ему было, то темно, то трясло, то тошнило. Ходить без костылей он начал только в августе – но опухоль с ноги никак не спадала. Завод оплачивал больничный, и я сначала хотела уволиться из банка, но меня отговорила Мария Марковна.

Когда Диму выписали, я в первый раз за все эти месяцы осознала, что хворь моя давным-давно не появлялась. Некогда было, честно сказать, об этом думать – вообще ни о чём не было времени думать, потому что жизнь согнула меня в кольцо и покатила это кольцо по дороге весело, как играющий ребенок.

Змея в два счёта вычеркнула из нашей жизни всё, что было важным раньше: бесплодие, мытарства с диагнозом… Одна-единственная змея – и жизнь меняется полностью.

9

Тогда, в мае, когда мы с Серёгой уже под утро вернулись из больницы, мне больше всего хотелось вылить воду из банки в унитаз вместе с рыбкой. Серёга обещал завтра же (слушай, уже сегодня же!) перегнать машину из Аркаима – поедет вместе с приятелем, который потом сядет за руль, и не примет за свою услугу ничего кроме банки компота из багажника. Я кивала и слушала, не понимая, о чём он толкует, и почему не уходит. Потом догадалась – Серёга голодный, а жена его, он сто раз уже говорил, уехала на майские в Екатеринбург. Пожарила яичницу с колбасой, сварила макароны – Серёга, хоть маленький и тощий, ел с большим аппетитом. И как только тарелки опустели, распрощался.

Мы с Лаки остались вдвоём – я смотрела на него сквозь стекло, и он разевал рот, как будто бы пел для меня, но на самом деле, он, конечно же, тоже хотел есть и демонстрировал это единственным доступным рыбе образом. А у меня не было специального корма – да и вообще, я не кормить его хотела, а утопить в унитазе.

Интересно, это он или она – как у рыбок определяют пол?

Когда происходит что-то очень плохое, нужно прежде всего уничтожить все напоминания об этом – стереть из телефона звонки, удалить фотографии, выбросить вещи, которые как-то связаны с тем, что случилось. Я всегда так поступала – и убить эту рыбу, из-за хозяйки которой мы попали в Аркаим, вполне правильное с моей точки зрения дело.

Лаки (будем считать его мальчиком – я и детей наших видела только мальчиками, и тот, кто раздумал рождаться у меня восемь лет назад, тоже не был девочкой) смотрел прямо на меня, уткнувшись в стекло и шлёпая губами. Мы были с ним одни – и он полностью зависел от того, что я сделаю.

Или не сделаю.

Я отщипнула крошку от недоеденного Серёгой куска батона, и бросила в банку. Лаки тут же проглотил эту крошку. Посмотрел на меня с благодарностью.

На другой день по дороге из больницы я зашла в зоомагазин и купила маленький аквариум, в каких обычно держат улиток – к нему прилагались продолговатая лампа и фильтр для воды. Продавщица, расстроенная моими ничтожными познаниями в аквариумистике, посоветовала помимо баночки с кормом приобрести грунт и пару зелёных кустиков («Чтобы рыбке было чем заняться!» – клянусь, она так и сказала). Дима лежал в палате интенсивной терапии, а я покупала всю эту ерунду и чувствовала, что поступаю абсолютно правильно.

Аквариум – чужая жизнь за стеклом: ты наблюдаешь её изо дня в день, но не можешь понять и постигнуть. Безмолвие маленького существа, и вместе с тем – его основательность, отсутствие сомнений в том, что жизнь стоит усилий… Я смотрела, как Лаки рассекает воду плавниками – и думала: достаточно вытащить его на воздух, и он тут же умрёт, но в этой маленькой водяной тюрьме готов отбывать свой рыбий срок до конца. Сколько, кстати, проживёт такая рыбка? Год, два?

Дима, вернувшись домой, удивился, когда увидел на полке аквариум и деловитого Лаки, шныряющего между веточками водорослей:

– Совсем о нём забыл!

– Ты не против?

– Главное, чтобы не змея, – отшутился Дима. Серёга, который заехал к нам тем же вечером с пивом, рассказал уместную, как ему показалось, историю про змей (нам теперь все рассказывали истории про змей). Брат чьей-то жены или сестры (этого никогда не понять, во всяком случае, в Серёгином изложении) завел дома террариум и поселил там громадную змеюку, кормить которую следовало исключительно мышами. Оказывается, замороженных мышей можно купить в специализированных магазинах. Мышиные тушки брат жены или сестры хранил в морозилке, и всё было в порядке, пока к нему не приехала мать или невеста (здесь снова – разночтения), пожелавшая сделать обед своему любимому сыну или жениху. Открыла морозилку, нашла мышей – и упала в обморок. Сотрясение мозга!

– Змею в террариуме она, конечно, не заметила? – съязвил Дима, но Серёга не обиделся, всем лицом переживая свою историю, мысленно оттачивая детали для будущих исполнений.

– Между прочим, следующий год – Змеи, – сказал Серёга на прощанье.

10

Письма из Парижа приходили каждый месяц. Мама рассказывала новости – Евка провалила экзамены в театральный, и устроилась работать в какой-то екатеринбургский общепит. Касса номер три свободна, вам с собой или здесь? Собиралась штурмовать институт в следующем году – она не из тех, кто запросто расстаётся с мечтами.

Кроме того, в письмах были советы, как «выхаживать» Диму, рецепты мазей и слова молитв, которые нужно читать над местом укуса дважды в день. Опухоль полностью не исчезла, хотя Дима давно вышел на работу – к большому облегчению Карла Евгеньевича. Что мы только не пробовали – веер листков с направлениями на анализы, липкий от геля для УЗИ живот, лекарства… Как будто заново играли в позабытую игру где нет ни правил, ни условий – важно только участие.

Дни шли, месяцы – летели, год спешил к финалу, торопясь, как уроборус, укусить себя за хвост. В декабре в нашем отделении устраивали корпоративное торжество – на улице Сони Кривой плотно стояли машины, как лодки, вытащенные на берег.

Сотрудникам разрешили взять с собой супругов, что бывает редко. Дима не упирался, и потому мы пришли на вечеринку вдвоём – он всё еще заметно хромал и носил не по моде широкие брюки. Мария Марковна села рядом с нами, и когда в поздравлениях звучало упоминание Года Змеи, всякий раз вздрагивала с сочувствующим видом, как будто осуждала бестактность ведущего. Она тоже была с мужем – симпатичным немолодым дяденькой, который как дитя радовался конкурсам и розыгрышам, но не обращал на жену никакого внимания: они были рядом, но не вместе, и всячески избегали касаться друг друга… Начальница занимала беседами Диму, и он вдруг задрал штанину до колена – я увидела, что Мария Марковна смотрит на его лодыжку как на картину великого художника, то есть – с восторгом и благоговением.