Таким образом, Völkerwanderung и его недолговечные плоды являются признаками (наравне с церковью и империей) аффилиации западного общества эллинским. Однако подобно империи (но не церкви) они являются лишь признаками, и не более того. Переходя от исследования симптомов к исследованию причин, мы обнаруживаем, что если церковь принадлежала и прошлому, и будущему, то варварские государства-наследники, как и империя, принадлежали всецело прошлому. Их подъем был обратной стороной падения империи, которое неумолимо предвещало и падение этих государств.

Эта низкая оценка вклада варваров в западное общество может шокировать западных историков последнего поколения (таких как Фримен[45]), рассматривающих институт ответственного парламентского правления как развитие определенных институтов самоуправления, которые тевтонские племена, предположительно, принесли с собой из «ничейных земель». Но эти примитивные тевтонские институты (если они вообще существовали) были зачаточными институтами, характерными для первобытного человека почти повсюду, и, так сказать, не пережили бы Völkerwanderung. Вожди варварских отрядов были воинственными авантюристами, а государственным устройством государств-наследников, как и самой Римской империи в это время, была деспотия, ограниченная революцией. Последняя из этих варварских деспотий была уничтожена за много веков до реального начала нового роста, постепенно породившего то, что мы называем парламентскими институтами.

Широко распространенная завышенная оценка варварского вклада в жизнь западного общества отчасти, возможно, восходит к тому ложному убеждению, что социальный прогресс следует объяснять наличием определенных врожденных качеств расы. Ложная аналогия, заимствованная из области явлений, разъясненных естественной наукой, привела западных историков последнего поколения к тому, что они стали изображать расы как химические «элементы», а смешанные браки между ними — как химические «реакции», освобождающие подавленные энергии и порождающие волнение и изменение там, где прежде царили неподвижность и застой. Историки заблуждались, полагая, что «вливание свежей крови», как они метафорически описывали расовое воздействие варварского вторжения, могло объяснить все те последующие проявления жизни и роста, которые составляют историю западного общества. Внушалось, что эти варвары были «чистой расой» завоевателей, чья кровь до сих пор еще дает силы и облагораживает тела их предполагаемых потомков.

В действительности варвары не были создателями нашего духовного бытия. Их приход стал ощутимым, поскольку эллинское общество находилось при смерти, но они не могли даже претендовать на то, что нанесли смертельный удар. К тому времени, когда варвары появились на сцене, эллинское общество уже умирало от ран, нанесенных им самому себе несколькими веками ранее в течение «смутного времени». Варвары были просто стервятниками, питающимися падалью, или же червями, кишащими на трупе. Их героический век — эпилог эллинской истории, но не пролог нашей.

Итак, три фактора отмечают переход от старого общества к новому: универсальное государство как финальная стадия старого общества; церковь, развивавшаяся в старом и, в свою очередь, в новом обществе; наконец, хаотическое вторжение варварского героического века. Из этих факторов второй является наиболее, а третий — наименее значительным.

Прежде чем продолжить наш поиск других родственных обществ, мы можем отметить еще один симптом «отцовско-сыновних» отношений между эллинским и западным обществами, а именно перемещение колыбели, или первоначальной родины, нового общества с первоначальной родины своего предшественника. На уже рассмотренных примерах мы обнаружили, что граница старого общества стала центром нового, и мы должны быть готовы к подобным перемещениям и в других случаях.

Православно-христианское общество. Исследование истоков этого общества не добавит новых видов к нашему списку, поскольку наряду с западным обществом оно, несомненно, является ребенком-близнецом общества эллинского, только переместившимся не на северо-запад, а на северо-восток. С колыбелью, или первоначальной родиной, в византийской Анатолии[46], за многие столетия сильно ужатой враждебной экспансией исламского общества, оно в конце концов добилось широкого распространения в северном и восточном направлениях через Россию и Сибирь, охватывая с флангов исламский мир и вторгаясь на Дальний Восток. Дифференциацию западного и православного христианства на два отдельных общества можно проследить в расколе общей для них куколки — вселенской церкви — на два тела: римско-католическую церковь и церковь православную[47]. Чтобы состоялся раскол, понадобилось более трех столетий, начиная с иконоборческой ереси VIII столетия[48] и вплоть до окончательного разрыва по теологическим вопросам в 1054 г. Между тем, церкви стремительно дифференцировавшихся обществ принимали и резко противоположный друг другу политический характер. Католическая церковь на Западе была централизована под независимой властью средневекового папства, тогда как православная церковь стала послушным ведомством Византийского государства.