Когда все вопросы, касающиеся отказов и перемены имён были решены, собравшимся предложили покинуть офис и перейти на другую сторону улицы, где находилась другая организация, также занимающаяся эмиграционными вопросами советских евреев. Организация называлась Джоинт, верой и правдой служивший евреям всего мира уже на протяжении более ста лет. Здесь людям предстояло обозначить и доказать своё еврейство. В качестве доказательств принималось имя по свидетельству о рождении, копии документов родителей, знание еврейской культуры и религии, знание языков иврит или идиш. У мужчин решающим мог оказаться фактор слегка укороченного искусственным образом полового члена. Люди активно делились своими соображениями по этому поводу и по шпаргалкам повторяли названия значимых еврейских слов на иврите. Другие уже по сотому разу проверяли себя на знание еврейских праздников. Миша в очередной раз напрягся. «Праздников я не знаю – это я Гальке наврал, что знаю, а на самом деле – нет! Это плохо. Языков не учил и не знаю тоже. И это не есть хорошо. По паспорту я русский. Очень плохо! Остаётся наврать, что обрезанный – глядишь пролезет». Этими соображениями он поделился с Галькой, то есть с Джессикой, которой уже разонравилось её новое имя. Оказалось, что ей больше нравится укороченное имя Джесс.

– Выбрось из головы. Даже не думай. Поймают на вранье, пойдёшь строевым шагом в Толстовский фонд или в международный комитет спасения. Там тебе денег, конечно, не дадут, но в целом помогут. В основном, добрым словом. Учи пословицы на иврите, если праздники запомнить не можешь. Хоть вот эти три выучи. Вот эта про работу, которая в лес не убежит, а эти две про жизнь в общем и целом. На – учи! Пойдём последними – у тебя ещё минимум час есть, чтобы хоть что-нибудь запомнить. И чего я тебя тогда к хирургу Игоря не отправила? Он ему всё тип-топ сделал и тебе бы лишнее укоротил. А теперь…

Она махнула рукой, как бы говоря: «И чего я с таким мудаком связалась?». Через полтора часа всё было кончено. Они не отправили Михаила в Толстовский фонд, но и денег именно ему не дали. Он не назвал правильно ни одного праздника, так и не выучил ни одной пословицы на иврите, зато предъявил копию свидетельства о рождении, где чёрным по белому было написано, что он русский. Неумно поступили родители в своё время, записав его русским. Хотели, как лучше! В случае с Михаилом, однако, сработали документы его жены Джессики – Галины. Она была еврейкой по маме, и её документы это подтверждали. С двоякими чувствами они покинули Джоинт, который выдал им вместо двух всего одно денежное пособие на двоих. С одной стороны, конечно, было очень хорошо и радостно, что вообще хоть что-то дали. А с другой – было очень плохо и обидно, что дали-то мало! На этом фоне семейное положение Михаила выглядело ослабленным и продолжало ухудшаться. Он реально становился причиной неприятностей, несмотря на то, что сам этого очень не хотел. Он хотел благополучия и покоя. Оставалась надежда на венский рынок.

Рынок вытянулся метров на триста вдоль одного из городских каналов. Главными действующими лицами здесь были бухарские евреи. Когда-то давно, лет двадцать с лишним тому назад на заре организованной эмиграции из Советского Союза, кто-то из первой волны бухарских евреев настолько восхитился красотой Вены, что не захотел её покидать. Наоборот, семья приняла решение просить убежище именно в Австрии, отдав ей предпочтение. К ним начали присоединяться другие. Так образовалась диаспора. Приученные с рождения работать на земле, они ничего не стали менять в жизненном укладе своих семей и всей диаспоры. Они взялись за разведение овощей, зелени и фруктов и вскоре потеснили на городском рынке местных крестьян. Вообще, чтобы называться бухарским евреем, совершенно не обязательно было быть выходцем из самой Бухары. Евреи из Ташкента, Самарканда, Ташауза и Коканда – все они называли себя бухарскими евреями. Похоже одевались, говорили на одном языке, имели общие обычаи и свято их оберегали и покинули Советский Союз почти все одновременно. Вот сюда и пришли Джесс и Миша, чтобы наладить небольшой бизнес. Через пятнадцать минут после начала поисков «главного» или хотя бы заинтересованного в их немудрёном предложении насчёт купить золотишка образовался замкнутый круг. Если с вопросом к кому-то из бухарских обращался Михаил, то от него тут же отворачивались и отходили «от греха подальше» – уж больно он был похож на небритого террориста. Если они проделывали это вдвоём, то эффект получался почти тот же. А вот если Джесс шла одна на контакт с каким-нибудь бухарцем, то результат был просто потрясающим. Бухарец, будь он восемнадцати или восьмидесяти лет от роду – неважно, не веря своему счастью, восклицал: «Блондинка!» и тут же приглашал её в ресторан, чтобы потом сразу поехать с ней в гостиницу, что неподалёку, по принципу – «кто девушку накормил, тот её и танцует». «Не пожалеешь, красавица! Потом ещё просить будешь, мамой клянусь!» Пришлось сменить тактику. Исключив Мишу из ударной группы, к солидной бухарской женщине из овощного ряда подошла только одна Джесс и представилась Галей. Женщина, её звали Роза, оказалась любезной, сообразительной и деловой. Завязался контакт. Чуть позже к ним подключился муж Розы – Вагиф, и вместе они составили план действий.

На следующее утро в районе восьми часов незнакомый человек, по виду цыган, а на самом деле обыкновенный еврей родом из древней Хивы, постучался в двери общежития и предложил свои услуги в роли скупщика всякого товара. Он ссылался на то, что уже пятнадцать лет этим занимается и его цены самые лучшие во все Австрии. «Даже Фима с пятого Брайтона это вам всегда подтвердит, клянусь! До сих пор мне благодарен и шлёт открытки по поводу каждого праздника». Но цены он предложил такие, что даже полный дурак сразу отказывался от дальнейших переговоров. В этом заключалась первая часть разработанного Джесс-Галей плана. Псевдоцыган уехал ни с чем, вслед за чем подъехал Вагиф с Розой. Их уже ждали. Накануне вечером Джесс и Миша провели в разговорах с нашими около двух часов, чтобы убедить их не сдавать золото в скупку и не «отдавать» незнакомцам, а продать всё очень «хорошим людям». Большинство согласилось. Бухарские оказались знакомы с хозяином общаги, они иногда приезжали сюда, чтобы забрать письмо от родственника из Союза или маленькую посылочку. Золото, среди которого иногда оказывались ювелирные шедевры, тоже иногда покупали. Вот и сейчас они не стали терять время и вместе с Джесс пошли по комнатам, предлагая разумные цены. Через час они закончили скупку драгоценного металла, рассчитались с Джесс и уехали к себе на рынок. Это утро принесло Филоне – Филоновым триста восемьдесят долларов, что на восемьдесят долларов превышало недополученное вчера пособие.

Миша с мольбой посмотрел на жену. В этом взгляде было всё: усталость последних дней перед отъездом из Ленинграда, переживания от расставания с родиной и друзьями, горечь потери двадцати тысяч долларов и вчерашнего пособия и неистребимое желание выпить пива с венскими колбасками… Джесс-Галя выдержала этот взгляд, но сердце её дрогнуло: «Хоть и скотина, конечно, но ведь свой! Так и быть, пусть попьёт своего пива, а я пока схожу в парфюмерный…». Последующие дни в столице Австрии были наполнены Шубертом и Бетховеном, Штраусом и Моцартом, Галереей старых мастеров и Национальным музеем искусств, Императорскими дворцами. На всё времени не хватало, но очень-очень хотелось всё это увидеть и впитать в себя. «Будет ли когда-нибудь ещё такая возможность?», – задавали себе один и тот же вопрос супруги, перебираясь с одного конца города на другой, чтобы посмотреть на ещё один шедевр венской архитектуры или послушать великую музыку. Ближе к концу второй недели Миша начал ощущать, что за ним наблюдают. Он не мог в точности описать эти ощущения, но уверенность в том, что это на самом деле так, возрастала с каждым днём. «Скоро начнётся, – не сомневался он, но страха или сомнений по этому поводу он не испытывал. – Чем скорее начнётся, тем скорее и закончится. А если не закончится, то… В общем, посмотрим…».