Новодевичий монастырь

Новодевичий монастырь был основан отцом Иоанна Грозного — великим князем Московским Василием Иоанновичем в 1524 году. Первыми погребенными на монастырском кладбище были безвестные насельники обители. Самое раннее из сохранившихся захоронений — могила княгини Ирины Захарьиной-Юрьевой — относится к 1533 году. Она — могила — находится под Смоленским собором. Этот собор вообще стал местом упокоения многих родовитых особ, в том числе дочери Иоанна Грозного — малолетней царевны Анны (1549–1551), дочерей царя Алексея Михайловича — Софьи (1657–1704), Евдокии (1650–1712), Екатерины (1658–1718). Кроме того, здесь похоронена первая жена Петра — Евдокия Федоровна Лопухина (1669–1731), а также представители славных родов Морозовых, Голицыных, Воротынских, Хитрово и других. Всех царский, княжеских и боярских захоронений под собором будет до сорока надгробий.

Но, пожалуй, до самой середины XIX века на монастырском кладбище не было похоронено ни одного покойного, кто имел бы известность заслуженную, а не полученную от рождения вместе с фамилией. Причем, если Донской монастырь в тот же самый период был местом упокоения преимущественно аристократии, всяких совершенно теперь забытых титулованных и чиновных особ, то в Новодевичьем с половины XIX века хоронили в основном интеллигенцию — ученых, литераторов и т. д. И как некрополь лиц «ученого звания» Новодевичий был самым значительным в Москве.

Возможно, первым таким всенародно почитаемым захоронением в Новодевичьем стала могила прославленного партизана 1812 года замечательного поэта Дениса Васильевича Давыдова (1784–1839).

Певец-гусар Д. В. Давыдов

А уже затем здесь появляются имена одно известнее другого. Ко времени закрытия монастыря, в 1920-е, на кладбище насчитывалось чуть более двух тысяч восьмисот могил и надгробий, среди которых были многие десятки всяких знаменитостей.

Поскольку монастырь в прежние времена был традиционным местом заточения попавших в немилость высокопоставленных особ женского пола — Софьи Алексеевны, Евдокии Федоровны, — то распоряжение новой власти учредить в нем Музей раскрепощения женщины представляется вполне логичным. Кроме музея в монастыре были устроены квартиры для советских трудящихся. Монашеские кельи и прочие монастырские помещения были более чем комфортным жилищем для вчерашних обитателей московского дна. Но даже этим неизбалованным новоселам было неуютно жить на кладбище — среди крестов и часовен. Поэтому народная власть тогда же решила кладбище в бывшем монастыре совершенно ликвидировать. А на месте, освободившемся от надгробий и могильных холмиков, новые обитатели Новодевичьего — советские трудящиеся — немедленно развели огороды и устроили выпас для своей домашней живности.

Всего шестнадцать захоронений были вместе с надгробиями перенесены за ограду — на элитное Новодевичье кладбище. Все остальные памятники просто свалили в кучу где-то под стеной. Всякий желающий мог тогда приехать в Новодевичий, выбрать монумент по вкусу и, сменив на нем надписи, установить где-нибудь на могиле своих сродников. Одна пожилая москвичка рассказала нам, что она признала как-то на Преображенском кладбище надгробие своего деда, стоявшее прежде в Новодевичьем монастыре, — редкой формы камень еще более редкого голубоватого цвета.

Может быть, надгробия Новодевичьего так все и разошлись бы по рукам, но, к счастью, в 1934 году монастырь был перепрофилирован: вместо Музея раскрепощения женщины он стал филиалом Исторического музея. И уникальный некрополь тогда же стали восстанавливать заново. По схемам, по фотографиям, а чаще просто по памяти, историки определяли местонахождение наиболее достопамятных могил и устанавливали над ними соответствующие монументы. Если же камень уже не находился, — был распилен на плитку или под другим именем стоял на одном из городских кладбищ, — вместо него приходилось изготавливать новый. Поэтому теперь в Новодевичьем совсем не редкость какое-нибудь дореволюционное захоронение, обозначенное надгробием с надписью по новой орфографии. Причем эти памятники стоят зачастую совершенно произвольно: некоторые могилы вычислить спустя годы после их ликвидации уже не удалось.

Исторический музей сумел восстановить лишь девяносто с небольшим могил, представляющих наибольшую культурную и историческую ценность. Если бы Чехова, Эртеля и других не поспешили за несколько лет перед этим перезахоронить по соседству — на мостках союза советских писателей, — то их могилы, безусловно, были бы так же восстановлены на прежнем месте. Или вблизи с ним.

Но немало осталось известных покойных в не восстановленных двух тысячах семистах могилах. Так и лежат где-то на территории Новодевичьего безо всяких памятных знаков над ними останки московского генерал — губернатора Павла Алексеевича Тучкова (1802–1864); генерала — фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина (1816–1912); промышленника, мецената, на средства которого был построен Музей изящных искусств на Волхонке, Юрия Степановича Нечаева-Мальцова (1834–1913); замечательного педагога — Дмитрия Ивановича Тихомирова (1844–1915); публициста, искусствоведа и театрального критика Сергея Сергеевича Голоушева (Сергея Глаголя, 1855–1920).

Московский губернатор П. А. Тучков, участник турецкой войны 1828–1829 и подавления польского восстания 1830–1831, особенно прославился как победитель в так называемом «Дрезденском сражении». Осенью 1861-го по губернаторскому произволу полиция арестовала нескольких участников какой-то студенческой сходки, что устраивались в наступившую александровскую оттепель не так уж редко. Узнав об участи своих товарищей, радикально настроенные студенты Московского университета 12 октября, пошумев прежде у себя на Моховой, направились к дому губернатора на Тверскую площадь. Они отрядили к губернатору депутацию с предложением немедленно подчиниться всем их требованиям. А сами в ожидании безоговорочной капитуляции неприятеля покуривали пока под окнами гостиницы «Дрезден», — в этом здании теперь находится редакция и контора «Московских новостей». Но бывалый вояка Тучков не дрогнул. Он по старинному русскому обычаю пленил парламентеров. А на каре повстанцев у «Дрездена» бросил пешую полицию и конную жандармерию. Получилось почти как на Сенатской площади, разве что без картечи: ослушники были разогнаны, многие задержаны и препровождены в участок. После смерти Тучкова его могила в Новодевичьем сделалась особо почитаемой среди московских студентов. У них завелась и довольно долго соблюдалась традиция приходить сюда и незаметно оставлять на Губернаторовой могиле известные следы и приметы, свидетельствующие об их отношении к покойному московскому городничему.

Военный министр Д. А. Милютин, напротив, вошел в историю, как редкостный либерал. Он был одним из инициаторов отмены крепостного права. В 1856 году Милютин выдвинул проект коренной реорганизации армии. Столь существенных перемен и нововведений армия, да и вся Россия, не знала со времен государя Петра Алексеевича. Полтора столетия русская армия формировалась по принципу рекрутского набора. Милютин предлагал отказаться от этого принципа и перейти ко всеобщей воинской повинности, что позволяло в военное время существенно увеличивать армию по мобилизации, а в мирное время, напротив, не тратиться на содержание огромного войска, а иметь под ружьем лишь какой-то необходимый минимум. Но при крепостном праве всеобщей воинской повинности быть не могло. Какой помещик согласиться отдать на несколько лет в солдаты целое поколение самых экономически активных, как теперь говорят, своих хлебопашцев? Это был один из аргументов, убедивших Александра Второго пойти на самую значительную реформу, когда-либо бывшую в России. И в том же году — 1861-м — государь назначил Милютина военным министром. Сразу же вслед за отменой крепостного права началась масштабная военная реформа. Вместо хрестоматийных 25 лет солдатчины (в последние предреформенные годы — 20 лет) срок службы был установлен в семь лет. Высшей тактической единицей в армии вместо громоздкого корпуса стала более мобильная дивизия. Были существенно улучшены условия службы нижних чинов: отменены печально знаменитые шпицрутены, в ротах вводилось систематическое обучение солдат грамоте. Наконец, армия была перевооружена. Допотопные гладкоствольные ружья сменили нарезные винтовки — однозарядные берданки. С этими винтовками русская армия дойдет до Константинополя в 1878 году. У турок, правда, в это время будут уже винтовки многозарядные магазинные. Главные принципы построения армии, заложенные Д. А. Милютиным в 1860–1870 годы, в основном сохранились и поныне. Лишь в самое последнее время новые реформаторы придумали отменить милютинскую всеобщую воинскую повинность и комплектовать армию наемниками.