Остановилась. И в небо пристально глядит и говорит (а я будто слышу про себя): “Что это жаворонок вдруг распелся посереди зимы? Да и откуда бы ему сейчас взяться”?

…Уже гораздо позже, с её слов, я напишу о жаворонке, который пел и пел, чтоб смолкли громы пушек, средь зимы, чтоб в Лету канула “вражда племён”, чтоб для войн и атомных игрушек дети не взрослели никогда. И дальше:

Этой песнью прохожу Босфором —

Минареты замерли в строю.

Жаворонка слышите над морем? —

Это, мама, я тебе пою.

Мама задумчиво идет дальше. Вокруг колодца наросла скользкая наледь. Мама неловко забирается на неё, склоняется к срубу – и тут подлетаю я, и говорю: “Мама, милая, дай помогу”!

Но, на самом деле, в это время вокруг меня тишина, теплынь, бездонное южное небо. Я на баке “Ханакина” за тысячи миль от дома, от снегирей и от мамы.

Щёлкнул приемник, и диктор по-английски бодро и буднично сказал: “Вы слушали песню о Родине”.

Дело в спирте

Райское местечко – Канарские острова, были созданы Богом не только для отдыха трудящихся буржуев, но и как заправка для проходящих судов топливом, маслом, водой, снабжением и т. д. А для наших советских моряков это было ещё и местом отоварки, шопингом, как ныне говорят некоторые продвинутые господа-товарищи. Дешёвые лавки Лас-Пальмаса, раскинутые вдоль острова Гран Канария знали все наши моряки и рыбаки. В них же они заправлялись и дешевым пойлом типа “Фундадор”, испанским бренди, или еще круче – спиртом в соседних аптеках. На те гроши, что мы получали, это было самое то: дешево и сердито. Экономя валюту, промышляли бронзой. Так как обычно мы стояли на рейде, на якоре в ожидании баржи ли, постановки к причалу ли, в утренних или вечерних сумерках подплывали местные контрабандисты на своих лодках, и торговали спиртным. Меняли его на бронзу и другой цветной металл. Для машины это был стратегический товар, используемый в сугубо производственных целях. Вот его-то и утаскивали моряки для совсем других стратегических нужд. Ещё не грех было бы старую, отработавшую бронзу менять, но бывали и такие случаи.

И вот, стоим мы здесь в очередной раз на якоре. На утренней вахте вышел я из своей кочегарки перекурить. В коридоре встречаю Лёву, здорового матроса, который вахту нёс на мостике. Вахта с четырёх до восьми утра. Идёт он как-то деревянно: правая нога не сгибается в колене, правая же рука прижата к бедру. Идёт, как инвалид.

– В чём дело, Лёва, помочь? – говорю я.

– Молчи, – шепчет он, – беру в долю.

Лёва отогнул ворот рубахи: смотри. Из рубахи торчал конец бронзовой чушки, другой же её конец уходил в штаны, в правую штанину. Диаметром так сантиметров на десять. Килограммов, этак, на 30–40 потянет.

Я ещё был неопытный моряк и впервые нарвался на подобную операцию: бронза – спиртное.

– Покарауль на палубе, – попросил Лёва. Сам начал подниматься по трапу. Это надо было видеть. Оживший манекен поднимался по трапу. Боялись первого помощника, бомболита, как позднее называли его арабы. Тот, зная подобные проделки за некоторыми ненадёжными с его точки зрения моряками, любил совершать неурочные круизы по судну, чтоб подловить и наказать любителей халявного спиртного. Хлеб свой отрабатывал. Мораль блюл советскую. Души наши неопытные берёг от греха тяжкого.

Поднялись наверх. Внизу с кормы уже ждала шлюпка с двумя аборигенами. Лёва потребовал, чтобы они сперва отдали свой товар, на что они, посопротивлявшись для вида, уступили – и Лёва поднял корзину, наполненную бутылками. Рассматривать и считать было некогда, и Лёва быстро перевязал свою болванку боцманской выброской и начал опускать её в шлюпку. Я стоял на шухере. Светало. И тут послышалось: Ой! – это Лёва. Ах! – это внизу и Блюмш! – там же. Я бросился к фальшборту и увидел картину: лодка стремительно погружалась в воду. Оказывается, эта бронзовая чушка выскользнула из ненадёжно перевязанной выброски и солдатиком нырнула вниз, пробив деревянное днище и навсегда канув на дно Атлантического океана. Лодка затонула за три секунды, может и больше. Те двое в горячке, было, кинулись вычерпывать Атлантику из лодки, но это было им явно не по силам. Безмолвно потрясая кулаками, они поплыли к берегу, благо стояли мы недалеко от докового отбойного мола. Тут и мы разбежались. Я к себе в машину, а Лёва на мостик, где нетерпеливо пританцовывал вахтенный 4-ый штурман. Он с крыла мостика увидел тех двоих, плывущих к берегу, и растерялся: что же делать? Тревогу играть: “Человек за бортом” по правилам надо. А дальше? Тревога была ни потерпевшим кораблекрушение, ни нам – не в жилу. Неприятностей не оберёшься. Пока раздумывали, уже и поздно было. Контрабандисты оказались хорошими пловцами. Да иначе – какие б они были контрабандисты, если б не умели плавать?

Владимир Соловьёв

Владимир Михайлович Соловьёв родился в 1931 г. в Воронежской области. Детство прошло в Подмосковье. Работал матросом, боцманом на судах Рыбпроминспекции. Шесть лет являлся корреспондентом газеты “Рыбак Латвии”. Публиковался в сборнике “Семь футов под килем”. Автор поэтических сборников “Родная гавань”, “Я жду рассвет”. Жил на берегу Даугавы под Ригой.

В погоне за ветром

Три продолжительных прощальных гудка нарушают предутреннюю тишину океана. Наш траулер прощается с собратьями, которые незамедлительно откликаются густыми, протяжными голосами. Траулер покидает промысловый район и ложится курсом на норд, к родным берегам. В это время в салоне свободные от вахты упражняются, кто во что горазд. Кто-то сражается в шашки, кто в шахматы. Юра Архипов, лихо перебирая гитарные струны, весело исполняет давно знакомые песни. Настроение у всех приподнятое. Еще бы! Рейс почти завершен. Впереди нас ждет Антверпен – вожделенный порт всех моряков, где можно хорошо отовариться, чтобы потом, по приходу в порт порадовать своих близких диковинными заморскими вещами, которые только что входили в обиход и составляли большой дефицит: джинсы, японские зонтики, жвачка. Казалось бы – пустяк, и в то же время, обладатель всего этого добра, вызывал у людей зависть, что, казалось, не должно быть свойственно советскому человеку.

Моё внимание привлекает третий механик Николай Найда. Он шумно стучит костяшками нард, при этом отпуская шутки-прибаутки. К нему я начал приглядываться ещё на берегу. Интересный, начитанный, с открытой улыбкой, контактный. О таких обычно говорят: “душа нараспашку”. Такой человек не продаст, не предаст. Это то, что мне нужно. По приходу в иностранный порт важно попасть в