Кальдер сделал глубокий вдох.

— Теперь ясно. Хотя мне трудно понять, как это возможно.

Ким пожала плечами:

— Кто знает? Мне надо выяснить, что на самом деле происходит, и даже не столько ради Тодда, сколько ради себя. Я хочу, чтобы ты мне помог. Я доверяю тебе больше, чем членам семьи Тодда. — Ее нижняя губа задрожала, и она расплакалась. — Мне страшно, Алекс. Точно так же, как Марте, когда она писала это письмо. Я боюсь.

28 июня 1988 года

Все утро я была в ужасном настроении. Домой Нелс так и не вернулся. Я позвонила Джорджу, и он сказал, что встреча с сотрудниками уже состоялась. По его словам, еще никогда в жизни ему не было так тяжело. Все журналисты пребывали в настоящем шоке. И не только журналисты — работу потеряет много людей, в том числе и сам Джордж. Нелс дал им три месяца, сообщив, что газета закроется 30 сентября. Джордж говорит, что эти три месяца будут настоящим кошмаром.

Что я скажу Нелсу? Прошлой ночью я была готова закатить ему настоящий скандал и вышвырнуть его вон. Но сейчас я уже не уверена, что это правильно. Спрашивать его, где он провел прошлую ночь, унизительно. Говорить с ним спокойно будет очень непросто, а кричать на него — просто опасно. Я вообще постараюсь его игнорировать. Он запросто может выдумать какую-нибудь поездку — так уже не раз случалось.

Когда Кэролайн утром собиралась в школу, она выглядела напуганной до смерти. Как она все это воспримет? А Тодд?

И в довершение всего сегодня приезжает Зан. Интересно, как она себя поведет? Вежливо и угрюмо? Или неловко и сердито? Я уверена, что ничего хорошего из этого не получится. Я не знаю, где брать силы.

Позже, в этот же день…

Приехала Зан, и все оказалось нормально. Она стала совсем африканкой. В светлые волосы вплетены бусины, на руках полно браслетов, одета в футболку с Сифо Мабузом,[13]резиновые сандалии и восточноафриканскую юбку. Она по-прежнему много плавает, о чем свидетельствуют широкие и сильные плечи. Она пышет здоровьем, и у нее такие же, как у Нелса, голубые глаза. Приехав после обеда, она искренне обрадовалась, увидев меня. С Дорис она тоже ведет себя очень приветливо, а ведь раньше ее отношение к служанкам было настоящей проблемой. Было видно, как довольна этим Дорис. Думаю, что она, как и я, сильно переживала, видя, как меняется Зан, подрастая.

Зан подробно расспросила о Тодде, Кэролайн, моих родителях и о Нелсе. Я говорила только хорошее. Честно. Она заняла комнату, в которой всегда спала, когда проводила время в «Хондехуке», и пустилась в воспоминания о том, как мы с Дорис помогали ей шить платья для кукол. Зан сказала, что хочет их разыскать. Я уверена, что мы их не выбросили и они где-то убраны — в них иногда играла Кэролайн. Дорис обещала, что поищет их завтра утром. Четыре года назад Зан оскорбилась бы при одном лишь намеке, что она когда-то играла в куклы. Взрослую девушку может смутить игра в куклы, но в свое время это было просто замечательно.

В детстве она много времени проводила со мной. Когда Нелс развелся с Пенелопой, Зан было всего пять лет. После нашей свадьбы Зан с Эдвином приезжали к нам на выходные два раза в месяц. Мне было ее жаль — Пенелопа много пила, и вокруг нее постоянно крутились разные мужчины. Я пыталась привыкнуть к своей новой родине, и Зан стала моей союзницей. Мне даже кажется, что я слишком ее баловала: мы купили ей пони и Матта, который сначала был очаровательным щенком, а потом вырос и превратился в огромного и громогласного лабрадора. Мне его так не хватает! А Зан в такие выходные ходила за мной как хвостик и постоянно что-то лепетала. Затем она серьезно занялась плаванием и стала побеждать на соревнованиях. Я ее на них сопровождала и постоянно поддерживала.

А потом… потом все изменилось.

Но теперь, я думаю, все будет хорошо. В моем нынешнем состоянии вовсе не плохо иметь компанию. Конечно, она не знает, что мы с Нелсом сейчас не ладим. И будет непросто. Потому что, когда он вернется вечером, она обязательно все поймет.

29 июня

Когда я это пишу, Зан плавает в бассейне — методично, туда и обратно, хотя на улице достаточно прохладно — не больше пятнадцати градусов. Я не хочу, чтобы она знала, что я веду дневник.

Вчера вечером они с Нелсом были ужасно рады встрече. Он так сильно сжал ее в объятиях, что чуть не раздавил. Несмотря на всю мою злость на него, эта картина меня очень тронула.

Я продолжаю на него злиться, но пытаюсь этого не показывать. Вроде получается, и мне кажется, Зан ничего не заметила. Правда, не знаю, на сколько меня хватит. Не окажись мой муж таким лживым мерзавцем, это был бы замечательный вечер.

Я приготовила морские гребешки. Мы с Дорис составляем отличную команду, и мне нравится готовить с ней вместе. Зан немного рассказала нам о том, чем занимается в Йоханнесбурге. Она снимает комнату вместе с Тэмми Маккай, дочерью Дона и Хитер Маккай, членов Коммунистической партии Южной Африки, которые сейчас находятся в изгнании. Тэмми ограничена в правах, то есть она может посещать встречи только с ограниченным количеством участников, а у Зан ограничений нет, и она этим вовсю пользуется. Я уверена, что она не рассказала нам и половины того, в чем принимает участие, но все равно это звучало очень увлекательно. Нелс просил ее вести себя поосторожнее, пока она живет с нами. К моему удивлению, она согласилась.

О газетном бизнесе мы совсем не говорили, хотя Нелс предупредил, что хочет через пару дней пригласить на ужин Пеллингсов. Мы знакомы с ними, но не дружим. Грэм Пеллингс очень богат, и я уверена, что этот визит как-то связан с бизнесом. Может, Нелс хочет предложить ему купить «Мейл»? Это было бы здорово.

Прошлой ночью я пустила Нелса в свою спальню, но не разговаривала с ним. Когда он попытался дотронуться до меня, я его оттолкнула.

Негодяй!

30 июня

За окном идет дождь. Над Хондекопом нависли тяжелые облака, на пару миль полностью закрывая всю долину тяжелым серым одеялом. Влага сочится отовсюду. Ветра нет. Во влажном воздухе удивительно благоухают фейнбос. Я стояла у колокола рабов, размышляя, как защитить луковицы тюльпанов от вездесущих кротов, как послышалась замысловатая трель, на которую тут же последовал ответ. Это был кустарниковый сорокопут со своей подружкой, сновавшие в кроне большого дерева. У этих маленьких птичек желтая грудка, черный воротничок и громкий голос. На африкаанс они называются бокмакири, что передает звучание любовного призыва самца — «ка-уит, ка-уит, бокмакири», на который отвечает самка. В их пении есть что-то удивительно домашнее, и мне кажется, что это сад не только мой, но и их.

И среди этой буйной растительности влажного сада я вдруг почувствовала, как из глаз покатились слезы. Я завидую семейной идиллии двух этих глупых птиц! Мне обязательно надо взять себя в руки.