Вот что писала императрица своему супругу через два года после начала Первой мировой войны:

«Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо – это такая огромная радость, это мне награда за работу в лазарете. Княжна Гедройц вернулась со своими ранеными. Она работала три дня в передовом отряде, где не было хирурга (он только что уехал), сделала 30 операций, из них много трепанаций; она видела моих бедных, милых сибиряков».

А в это время отец Веры Игнатьевны жил в доме Нарбековых-Ольшевских во Владимире. Чем был вызван этот переезд, совершенный в 1903 году? То ли Игнатий Игнатьевич, лишившись доброго друга и покровителя Сергея Мальцова, скончавшегося десятью годами ранее, решил подыскать новое место жительства, то ли разошелся на старости лет со своей женой. А между тем его старший сын, родившийся в 1901 году и по семейной традиции тоже названный Игнатием, так и продолжал жить в отцовском имении. В 1919 году он стал выступать на сцене Трубчевского драмтеатра, а после перемены еще нескольких мест работы оказался в Московском театре оперетты, где и проработал более тридцати лет. Но что же произошло в первые годы прошлого века с его отцом? Как выяснилось, он вновь стал служить в присутствии по воинской повинности, но теперь уже в другой губернии. Возможно, это был перевод на новое место службы с повышением – здесь, во Владимире, Игнатий Игнатьевич числился в присутствии как непременный член, ну а в Орле был как бы на подхвате. Однако, скорее всего, у князя возникли трения с орловской знатью по национальному вопросу. Косвенным подтверждением этого может служить сообщение из Владимира, напечатанное в 1911 году одной из московских газет: «По инициативе непременного члена губернского по земским и городским делам присутствия фон Мореншильда состоялось учредительное собрание владимирского отдела партии националистов. Собрание было очень малочисленным. За исключением г. Мореншильда и его секретаря г. Сорокина, изъявили желание примкнуть к националистам всего четыре человека. Перечисляем их поименно: князь Гедройц, Попов, Протасьев и тюремный надзиратель Познанский».

Тут надо пояснить, что упомянутый Попов служил секретарем присутствия по воинской повинности, где непременным членом был Гедройц, ну а Сорокин занимал аналогичную должность при Михаиле фон Мореншильде в присутствии по земельным и городским делам. У Александра Протасьева, уездного предводителя дворянства, и у Дмитрия Познанского, губернского тюремного инспектора, судя по всему, возможности привлечь в партию своих секретарей не было ввиду их отсутствия. Этим и объясняется столь незначительный численный состав владимирского отделения партии.

Членство князя Гедройца в партии националистов может вызвать удивление, поскольку одним из основных пунктов программы Всероссийского национального союза было «ограничение политических (избирательных) прав инородцев» на общегосударственном уровне. Правда, там присутствовала и оговорка: «При лояльном отношении инородцев к России, русский народ не может не пойти навстречу их стремлениям и желаниям». И еще: членами Всероссийского национального союза могли стать лица, «принадлежащие к коренному русскому населению или органически слившиеся с русским народом». Видимо, вступая в партию, князь Гедройц руководствовался исключительно конъюнктурными соображениями. Однако уверен, что Игнатий Игнатьевич ничего из того, что было в прошлом, не забыл и перенесенные его семьей обиды не простил.

По странному стечению обстоятельств на той же Нижегородской улице, где в доме Нарбековых нашел пристанище князь после переезда во Владимир, располагался дом Мальцовых – тех самых, что принадлежали к богатому роду промышленников и состояли в близком родстве с орловским Мальцовым. Любопытно и то, что Игнатий Игнатьевич иногда представлялся, судя по алфавит-календарю, как отставной поручик, хотя в царской армии сроду не служил. Однако причины этой мистификации, так же как основания для переезда князя Гедройца во Владимир – это тема отдельного исследования. Нас же должен заинтересовать тот факт, что сын активного участника Польского восстания оказался в одном доме с другим польским бунтарем, отбывшим положенный срок во Владимирском централе и после этого осевшим в том же городе. Судя по некоторым сведениям, дворянин Александр Ольшевский прежде владел поместьем Ореховом в Себежском уезде Витебской губернии, но после подавления восстания в 1864 году был лишен прав состояния с конфискацией имущества в казну. Вполне логично, что и его сын, Антон Александрович, настроен был враждебно по отношению к царскому правительству. Вот что писал Михаил Ардов:

«Смолоду он собирался стать врачом, но с медицинского факультета его исключили за то, что во время пения российского гимна «Боже, Царя храни» он не встал, как все прочие студенты, а продолжал сидеть. Эта «революционная выходка» стоила ему профессии – стать целителем людей ему не позволили, и он поневоле стал ветеринаром».

Если к этому добавить, что Антонина Васильевна Нарбекова состояла в партии эсеров, то надо признать, что Игнатий Игнатьевич Гедройц после приезда во Владимир оказался в дружеской компании. Однако была ли его встреча с Антоном Александровичем Ольшевским случайной или произошла по совету Порфирия Ольшевского из Самары – это неизвестно. Тут важно другое – обстановка в доме, где выросла мать Алексея Баталова, Нина Антоновна. Нет сомнения, что и Гедройц, и Ольшевский были людьми прогрессивных взглядов, оппозиционно настроенными к тогдашнему режиму. В доме наверняка предпочитали откровенно говорить о событиях в стране и во времена самодержавия, и уж тем более после падения монархии.

Казалось бы, можно было рассчитывать на то, что кое-что из этого накопленного семьей духовного багажа перешло к Алексею Баталову, сделав из него наследственного бунтаря. Если иметь в виду ум, честность и порядочность – это несомненно. Но в остальном сдерживающую роль сыграло происхождение его отца: Алексей Владимирович никогда не увлекался поисками знатных корней и откровенно признавал, что отец его был из крестьян. Может быть, и так, однако в Москве в начале прошлого века проживал служащий почтово-телеграфной конторы Петр Георгиевич Баталов – кто знает, может быть, он и был отцом Владимира Петровича Баталова, что не исключает его принадлежности к выходцам из крестьянского сословия.

На этом можно завершить рассказ об Алексее Баталове, поскольку его сценическая биография всем хорошо известна. Ну а что касается бунтарства, то у каждого настоящего артиста оно проявляется по-своему.

В 1964 году по сценарию Юрия Германа был снят фильм «Верьте мне, люди». В эти же годы были написаны воспоминания о Горьком и о Мейерхольде. Все шло к тому, что власть просто обязана по достоинству оценить вклад писателя в литературу, и в 1966 году коллеги стали поговаривать о том, что трилогию Юрия Германа наверняка выдвинут на соискание Ленинской премии. К сожалению, так и не сбылось. Константин Симонов, пытаясь успокоить расстроенного непризнанием писателя, написал ему письмо:

«Мы очень по-разному многое с Вами видим, по-разному приглядываемся, часто разное замечаем в людях, но непоколебимость веры в них, в этих людей, идущая даже не от ума и не только от сердца, а откуда-то еще глубже, подспуднее, от брюха, что ли, эта вера, мне кажется, делает нас близкими друг другу. Я, во всяком случае, это так ощущаю и заново ощутил, читая Вашу трилогию. А что не получили за нее премию, я думаю, Вы, наверное, не расстраиваетесь. Бог с ней, с премией».