Как отмечал в своих мемуарах сотрудник царского МИДа Б.Б. Лопухин, «в столице Австро-Венгрии царило всеобщее ликование, толпы народа заполонили улицы, распевая патриотические песни. Такие же настроения царили и в Будапеште (столица Венгрии). Это был настоящий праздник, женщины заваливали военных, которые должны были разбить проклятых сербов, цветами и знаками внимания. Тогда люди считали, что война с Сербией станет победной прогулкой»70.

Приветствуя «патриотический подъем масс в Австро-Венгрии», Л.Д. Троцкий, заставший в Вене начало войны, с воодушевлением размышлял над причинами подобных настроений:

«Что толкало венского сапожного подмастерья, полунемца-получеха Поспешиля, или нашу зеленщицу фрау Мареш, или извозчика Франкля на площадь перед военным министерством? Национальная идея? Какая? Австро-Венгрия была отрицанием национальной идеи. Нет, движущая сила была иная.

Таких людей, вся жизнь которых день за днем проходит в монотонной безнадежности, очень много на свете. Ими держится современное общество. Набат мобилизации врывается в их жизнь как обещание. Все привычное и осточертевшее опрокидывается, воцаряется новое и необычное. Впереди должны произойти еще более необозримые перемены. К лучшему или к худшему? Разумеется, к лучшему: разве Поспешилю может стать хуже, чем в «нормальное» время?

Я бродил по центральным улицам столь знакомой мне Вены и наблюдал эту совершенно необычную для шикарного Ринга толпу, в которой пробудились надежды. И разве частица этих надежд не осуществляется уже сегодня? Разве в иное время носильщики, прачки, сапожники, подмастерья и подростки предместий могли бы себя чувствовать господами положения на Ринге? Война захватывает всех, и, следовательно, угнетенные, обманутые жизнью чувствуют себя как бы на равной ноге с богатыми и сильными»71.

Подобный восторг «гражданина мира» Л.Д. Троцкого понятен в контексте его призывов к «мировой революции». Однако реакция российских дипломатов была, естественно, противоположной.

Хотя их служба с каждым днем становилась все напряженнее и опаснее, они, в отличие от своих берлинских коллег, сумели за короткое время до своей депортации предпринять определенные действия по оказанию помощи не только соотечественникам, но и сербам.

26 июня / 13 июля посол в Вене Николай Николаевич Шебеко сообщил в Петербург об объявлении частичной мобилизации и созыве ландштурма. Одновременно австро-венгерские власти переподчинили военной юрисдикции все гражданские учреждения, ужесточили паспортные правила, ввели цензуру телеграфа и телефона. Кроме того, император объявил все сессии парламента законченными, а всех депутатов лишили парламентской неприкосновенности.

После разрыва отношений Королевства Сербии с Австрией русским дипломатическим и консульским сотрудникам поручили представлять сербские интересы, что создало немало трудностей. Тем более что австрийские власти не обращали никакого внимания на заявления и протесты в пользу сербов. Русские дипломаты докладывали в Петроград, что по всей Австрии идет массовая облава на сербов – «за ними охотятся и в домах, и на улице, немедленно арестовывают и без суда заключают в тюрьмы».

Спасаясь от полицейского террора, проживавшие в Вене сербы ринулись за помощью к русским. В течение трех дней несколько тысяч сербов с женами и детьми фактически оккупировали все служебные помещения и обширный двор посольства, превратив его в цыганский табор или палубу эмигрантского парохода. Сотрудники генконсульства выдавали пособия нуждающимся, безуспешно пытаясь договориться об их беспрепятственном выезде в Сербию. Все это оказалось невозможно. Вокруг здания посольства и на прилегающих к нему улицах дежурили многочисленные наряды пешей и конной полиции, которые хватали прямо у ворот всех выходивших из здания сербов и русских. Поэтому громадная, находившаяся внутри ограды толпа сербов не решалась уходить. В конце концов им всё же пришлось покинуть двор посольства, и все они сразу же были арестованы.

Прошло несколько дней, и русские подданные (включая дипломатов) оказались в таком же беззащитном положении. Управлявший российским генеральным консульством в Вене коллежский советник Протопопов отмечает: «Толпы сербов, осаждавших генконсульство, сменились русскими в столь же огромном количестве. Они так тесно осадили служебное помещение, что когда мне для переговоров с послом приходилось покидать канцелярию, я мог это делать, лишь выбираясь через окно во двор и возвращаясь тем же путем»72.

В своем донесении Протопопов особо останавливается на тяжелой кадровой ситуации: «По случаю летнего времени генеральному консульству пришлось в эти трудные дни работать при минимальном своем составе. Хотя телеграммой императорского посла все чины наших в Австрии учреждений были вызваны к своим постам, но по недостатку времени они не могли уже прибыть к местам своего служения или прибыли в тот самый день, когда нам пришлось покинуть Вену. Так, генеральный консул, бывший в отпуске, доехав до границы, вынужден был за прекращением движения вернуться обратно. Один из нештатных секретарей и канцелярский служитель прибыли в Вену лишь в день отъезда. Налицо из всего состава были лишь двое: вице-консул и один из нештатных служащих».

Не располагая официальными инструкциями МИДа о том, какие действия предпринимать в отношении попавших в беду соотечественников, генконсульство выдавало им талоны на бесплатное получение билетов до ближайшего пограничного пункта. Однако отправленные таким образом люди вскоре вернулись в Вену, поскольку оказалось, что путь закрыт из-за взрыва пограничного моста. Одновременно с распределением талонов на билеты и небольших денежных пособий консульские работники помогали обменивать обесцененные российские рубли на австрийские кроны по льготному курсу.

Разумеется, действия дипломатов и консульских работников в обстановке неминуемого разрыва дипотношений требовали большого мужества от руководителя загранпредставительства – от посла Николая Николаевича Шебеко. Именно он должен был взять на себя (и взял!) всю ответственность за судьбы своих сослуживцев и российских подданных.

В Вене Н.Н. Шебеко удалось прослужить всего один год, но даже за этот короткий период он показал себя хорошим организатором. Сказалось, очевидно, его военное прошлое. Шебеко в 1879 г. поступил в Пажеский корпус экстерном, а по его окончании в августе 1884 г. произведен корнетом в Кавалергардский полк. В 1886 г. командирован в лейб-гвардии Московский полк для изучения правил одиночного обучения и ношения разных предметов солдатского снаряжения и обмундирования (современный спецназ), в 1888 г. назначен заведующим военно-практической телеграфной станцией. В 1889 г. получил звание поручика, а в 1894 г. произведен в штабс-ротмистры и командирован за границу ординарцем при генерал-адъютанте князе А.К. Имеретинском.

Выйдя в апреле 1895 г. в отставку, Николай Николаевич поступил на службу в Министерство иностранных дел сверхштатным чиновником Департамента внутренних сношений МИД. В последующем работал на разных должностях в российских посольствах в Австро-Венгрии, Дании и Франции. Имелся опыт работы и в представительных учреждениях – в 1906–1909 гг. он представлял министерство в Государственной думе. В 1909 г. получил назначение советником в Германию. В 1912–1913 гг. – русский посланник в Румынии, в 1913–1914 гг. – посол в Австро-Венгрии73.