— Мне бы очень хотелось иметь такой кулон, — чуть слышно произнесла она.

— Через пятьдесят лет, — с задумчивым видом проговорила Сильвия, — ты заглянешь в свою шкатулку и увидишь там эту маленькую орхидею, к тому времени уже старую, заметно потускневшую, с налетом ржавчины, и она напомнит тебе о Сильвии Дельгадо и об этом дне.

— Для такой юной леди это очень глубокомысленное высказывание, — заметил пожилой продавец, заворачивая покупку в тонкую бумагу и пряча ее в картонную коробку.

— Спасибо, — кротко поблагодарила Сильвия.

Энни заметила кулон в виде розы. Она еще никогда не покупала подарки своей матери — это казалось напрасной тратой времени.

— Я тоже куплю кулон, — порывисто произнесла она. — Розочка для Розы!

Некоторое время спустя, когда девочки обедали в ресторане «Оуэн Оуэн», Энни спросила:

— А почему ты не пошла в частную школу, ведь вы очень богаты?

Сильвия поморщилась.

— Потому что Бруно не доверяет частному образованию. Он считает, что образование должно быть доступно каждому, независимо от того, беден ты или богат. Никому нельзя платить за учебу. Причем Бруно придерживается аналогичного мнения в отношении большинства вещей. Когда Сиси была беременна, он настоял на том, чтобы она разрешилась от бремени в местной больнице, в которой ей пришлось мучиться несколько дней подряд, поскольку врачи реагировали медленно и с большой неохотой. А потом ее поместили в палату с крестьянками, которые ее люто возненавидели. Вот почему я единственный ребенок в семье. Моя мама так намучилась, что поклялась больше не иметь детей.

— Бруно быстро бы нашел общий язык с тетушкой Дот и дядюшкой Бертом. Они оба члены лейбористской партии.

— Что-то я сомневаюсь, — мрачно сказала Сильвия. — Он терпеть не может социалистов, практически так же, как и фашистов. Не знаю точно, но это как-то связано с вопросом о государственной собственности, банками, акциями и капитализмом. — Она взглянула на свои миниатюрные золотые часы. — До начала фильма осталось еще полчаса. Этого времени хватит на то, чтобы ты показала мне Сент-Джордж-Холл.

От удивления Энни открыла рот.

— А почему тебе хочется посмотреть на него?

— Бруно сказал, что это одно из красивейших зданий в Европе.

— Правда? — Энни не замечала в нем ничего выдающегося. — Я ведь еще не купила тебе подарок! — Она выбрала галстук для папы, сережки для Мари, набор носовых платков для Дот, а для дядюшки Берта — табак.

— Но я же сказала тебе, что мне бы хотелось получить в подарок те красные перчатки.

Энни сморщила нос.

— Но ведь они со временем износятся, и однажды ты просто выбросишь их. А мне хочется подарить тебе что-то, что прослужит долгое время, вот как этот кулон.

— Может, поищем что-нибудь по дороге к Сент-Джордж-Холлу?

Однако к тому времени, как опустился занавес и Фрэнк Синатра проникновенно спел последние ноты запоминающегося лейтмотива, Энни так и не купила Сильвии подарок.

Сильвия плакала. Эта картина напомнила ей о родине.

— Какая красивая музыка, — сказала она, шмыгнув носом. — Мне кажется, я могла бы слушать ее вечно.

И тут Энни в голову пришла блестящая мысль.

— Я подарю тебе на Рождество пластинку! И через пятьдесят лет, когда я загляну в свою шкатулку и вспомню о тебе, ты, в свою очередь, поставишь песню «Три монетки в фонтане» и подумаешь обо мне!

После такого великолепного дня переступить порог собственного дома на Орландо-стрит было настоящей мукой. «Словно заходишь в склеп», — печально подумала Энни. Телевизор был включен, но работал без звука. Отец поднял голову, но не произнес ни слова. Мама по-прежнему сидела отвернувшись. Энни вдруг стало любопытно, разговаривали ли они друг с другом, оставшись наедине.

Мари, как обычно, отсутствовала. Энни тоже могла бы прийти еще позже, если бы пожелала. Ее пригласили на вечеринку, но поскольку Руби Ливси наверняка будет там, Энни решила остаться дома и посмотреть телевизор.

Она поднялась наверх, чтобы распаковать подарки. Энни еще не вручила Сильвии пластинку. Она открыла коробочку, в которой лежал кулон в виде розы, и дотронулась до маленьких лепестков. Внизу, в холле, послышался звук папиных шагов, а затем хлопнула дверь. Должно быть, он пошел в магазин.

Энни так и не поняла, что же толкнуло ее тогда сделать то, что она сделала. Она совершенно не помнила, чтобы ее одолевали какие-то предчувствия в тот момент, когда за отцом захлопнулась дверь. Внезапно она очутилась рядом с матерью, глядя на нее сверху вниз и восхищаясь ее моложавым лицом. Какой же она была красавицей! Роза нисколько не постарела, в отличие от своего мужа. Она выглядела гораздо моложе, чем Сиси, которая, по словам Сильвии, тратила целое состояние на кремы от морщин. Энни заметила детский изгиб подбородка матери, ее длинные темные ресницы. «Какая жалость, — горько подумала она. — Бесцельно прожитая жизнь».

— Мам, — громко сказала Энни. — У меня для тебя подарок.

Мать не пошевелилась.

— У меня для тебя подарок, мама, — повторила девочка. Опять никакой реакции. Наклонившись, она повернула к себе ее застывшее лицо. — У меня для тебя подарок. Он стоит девять шиллингов и одиннадцать пенсов, и ты должна взять его! — закричала Энни. Она опустилась на колени, и лицо матери оказалось на одном уровне с ее глазами. Энни хотела во что бы то ни стало докричаться до нее. — Посмотри, мама, это кулон в виде розы. — Энни вытащила подарок из коробки. — Розочка для Розы. Я купила ее, потому что она красивая. Ну пожалуйста, мамочка, возьми мой подарок.

Открыв глаза, мать пристально посмотрела на Энни. Девочка взглянула в серые глаза, различив там маленькие островки из серебра и золота, о которых прежде не догадывалась. Мама вскрикнула, будто никогда прежде не видела Энни…

— Позволь мне надеть это на тебя, мама.

Дрожащими руками она потянулась к маминой шее и застегнула замок. Мама стала ощупывать маленький розовый кулончик.

— Вот так! — довольная собой, произнесла Энни. — Выглядит чертовски красиво.

— Спасибо, — прошептала Роза.

Энни почувствовала, как у нее запершило в горле. Она по-прежнему сидела у ног матери, положив голову ей на колени. Медленно, как будто исподтишка она скользнула руками по тонким ногам матери, а потом вдруг обняла их.

Мать и дочь долго оставались в таком положении. А потом Энни почувствовала, как все ее тело затрепетало, ощутив нежное, едва заметное движение, и через секунду мать уже гладила ее по голове.

— О, мама! — прошептала девочка.

А затем послышался звук открывающейся двери — это возвратился отец. Роза резко убрала руку. Подняв глаза, Энни увидела, что мать снова отвернулась.

Девочка вскочила на ноги. Что это значит? Неужели все эти годы мать просто притворялась, а ее болезнь — сплошной обман, как и предполагала Дот? Почему Роза, услышав звук открывающейся двери, сразу же убрала руку?