litbaza книги онлайнИсторическая прозаЦивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 190
Перейти на страницу:

Работая над этой главой, я просмотрел множество блестящих раскрашенных литографий ледяного мира Аляски в книгах путешественников девятнадцатого века, которых притягивали громады льда и необычный новый мир отраженного и рассеянного света. Но, застревая на Аляске зимой, эти путешественники отчаивались, не могли справиться с климатом и окружающая обстановка угнетала их, замораживала мозг и удерживала творческие порывы. Типичны чувства, испытанные Джоном Россом:

Несмотря на всю свою яркость, эта земля — земля льда и снега — всегда была и всегда будет скучной, тусклой, однообразной пустыней, которая своим влиянием парализует мозг, мешает думать, делает ко всему равнодушным, как только — спустя день или два — перестает поражать своей новизной; ибо это картина однообразия, тишины и смерти[102].

Это среда, которая побуждает непривычный ум к самоубийству. По мнению исследователей предпоследнего столетия, в европейской и западно-азиатской тундре «лемминги, вероятно, самые жизнерадостные обитатели страны»[103]. Когда в 1820-е годы Западную Австралию изучали как место возможного переселения, исследователи ошибочно сочли пустыню раем, потому что случайно оказались в ней в короткий дождливый период: но в тундре подобная ошибка невозможна даже в самое благоприятное время года. Даже летом она остается несомненно враждебной. Вечная мерзлота — это толстый слой неоттаивающей почвы, который исключает возделывание земли, не дает уходить растаявшему льду и образует обширные лужи, в которых в короткий, но очень напряженный жаркий сезон выводятся тучи мошки. Здесь невозможно даже добывать полезные ископаемые; первые исследователи делали раскопы в поисках кремня и охры, как в середине палеолита.

Лед — единственная среда, в которой цивилизация кажется немыслимой. Средневековые рассказчики чудесных историй утверждали, что побывали на северном полюсе, а романисты изобрели завоевание Северного полюса королем Артуром; но это им удалось только потому, что они не знали, каков на самом деле Северный полюс; они предполагали, что теплое течение делает его свободным от льда и пригодным для жизни[104]. Исследователи и фантасты изобретали «затерянные города» в самых разных типах среды (см. ниже, с. 109, 224), но не в этой. Единственное известное мне исключение — страшный рассказ Г. Лавкрафта, мастера жанра ужасов, творившего в 30-е годы, в нескольких кварталах от моей квартиры в Провиденсе. В произведении 1931 года — «Горы безумия» — Лавкрафт рассказывает об экспедиции «Мискатонского университета», которая наткнулась на руины города, воздвигнутого в Антарктике чудовищными существами миллионы лет назад:

Почти бесконечный лабиринт колоссальных правильных и геометрически ритмичных масс… вздымал потрескавшиеся и изъязвленные вершины над ледяным полем… на дьявольски древнем плоскогорье высотой в двадцать тысяч футов и в климате, смертельном для человека. Только невероятная, нечеловеческая массивность огромных каменных башен и стен спасла ужасающие строения от уничтожения[105].

То, что это эпизод фантастического рассказа в жанре ужасов, — свидетельство невероятности цивилизации во льду.

На протяжении большей части письменной истории цивилизованные авторы чувствовали большее родство с жителями песчаных пустынь, чем с людьми льда. Всегда легче было считать обитателей тундры чужаками. Особенно показательна и даже горька финская традиция исследований севера, поскольку север притягивает финнов узами явного родства. Великий лингвист Матиас Александр Кастрен, первый ученый, исследовавший в середине XIX столетия тундру самоедов, чувствовал себя среди «дальних родственников».

«Иногда, — пишет Кастрен, — мне казалось, что инстинкт, невинная простота и искренность этих так называемых детей природы во многих отношениях превосходит европейскую мудрость, но в целом в ходе своих путешествий по пустыне я с сожалением констатировал наряду с привлекательными чертами столько отвратительного, грубого и жестокого, что скорее жалел их, а не любил»[106].

Последователь Кастрена финский филолог Кай Доннер в 1911 году на санях выехал из Томска, чтобы изучать самоедов и «бежать от реальности в удивительную страну легенд». Он буквально сорвал с себя бремя цивилизации — «костюмы, накрахмаленные сорочки, постельное белье, зубную щетку, принадлежности для бритья» — и нарядился в традиционную двухслойную одежду из шкуры лося, чтобы уберечься от температуры минус сорок по Фаренгейту[107]. Полный решимости провести зиму в Арктике, он в феврале 1912 года достиг Поккелки — «местопребывания Таза», «столицы всех самоедов реки». Как он обнаружил, «зал собраний» во «дворце» этого вождя был единственным жилищем, напоминавшим здание: «полу-подземное сооружение с бревенчатыми стенами» и очагом из глины и ветвей. Здесь на полу спали тридцать человек. Холод был такой сильный, что никто не раздевался; это место кишело паразитами и было пропитано зловонием. Хотя ежедневно на несколько минут показывалось солнце, «внутри всегда было темно, так как свет не мог пробиться сквозь затянутые льдом окна».

В зимнем караване торговцев мехом он понял, какой безжалостной может быть арктическая природа. Не на что было охотиться. Караван вез с собой замороженные туши, чтобы иметь какую-нибудь еду. Женщины глотали своих жирных вшей, «как конфеты». Даже в юрте, когда горел огонь, температура не поднималась выше нуля. Олени застревали в сугробах, и людям приходилось вести их, передвигаясь на снегоступах. Чай делали из черники, а табак — из березовой коры. Пришлось бросить вещи и укрыться, как остяки, за снежными стенами. У Доннера начались галлюцинации, он обморозился. В теплый день температура поднялась до четырех градусов ниже нуля. Доннер испытывал сильную романтическую привязанность к своим товарищам по путешествию в ледяной пустыне «среди дикарей, которых я научился любить и понимать»[108].

Его рассказ продолжает долгую традицию, начатую этнографическими исследованиями времен Петра Великого. Русские редко испытывали характерное для финнов сочувствие «малым народам севера». Русские путешественники проклинают терпимость к этой «свинской жизни», когда люди спят с собаками, пахнут рыбой и даже разговаривая друг с другом не кланяются и не снимают приветственно шапки[109]. С другой стороны, те из них, кто в конце девятнадцатого века критиковал собственное общество, сумели разглядеть достоинства «естественных людей», ведущих тяжелую жизнь по законам природы и воплощающих «примитивный коммунизм» и мораль, «абсолютно свободную от пороков городской цивилизации»[110]. Представление, сформировавшееся в 1890-е годы у Фредерика Джорджа Джексона, английского исследователя Вайгача — «святого острова», на котором хотели быть похороненными не принявшие христианство самоеды, было тоже двойственным, хотя и не столь ярким, как у финнов и русских. Для него самоеды грязные и ленивые, но честные и простодушные: «они просто кишат паразитами, от них нестерпимо разит», но они гостеприимны и «никогда не бранятся и не злословят»[111].

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 190
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?