– Да ты же шлюха!

– Сам ты шлюха!

Вот и все.

Она испытывала ко мне то же, что я испытывал к ней. Мне нужна была женщина – я ее получил.

Там было одно заведение, дрянной кабак, где в конце недели, как в киношном салуне на Диком Западе, устраивались танцы. Иногда мы ходили туда. Крутили там всегда какую-нибудь чепуху сопливого пошиба, что-нибудь вроде «Я лечу к тебе безумной вспышкой, потому что ведь я твоя малышка», и все отплясывали под эту мерзость, словно в последний раз. А кто не плясал, тот пил, курил, спорил, смеялся, травил анекдоты, стараясь переорать грохот динамиков. Заведение называлось «Париж».

В такой обстановке иной раз мы с Раисой коротали вечерок.

Половина друзей детства болталась на этом танцполе, поэтому в общем-то ей нравилось. Она была звезда. Как же! Кто таксистом, кто на панели, кто в запое, кто на заводе «Прожектор», кто стыдно сказать где, а ей все-таки повезло больше. Да и внешностью Бог не обидел: каждый пес норовил обнюхать, что в известном смысле тоже ее радовало.

На одной такой свадьбе, куда нас, собственно, не звали, эта фурия устроила сеанс стриптиза. В правом крыле разместились брачующиеся с родственниками, туда посторонних не допускали, а левое, как обычно, было отдано повседневным гостям, среди которых затесались и мы. Танцы в этот день отменили, хотя была пятница.

Моя подружка несколько перебрала и оттого была настроена залихватски. Тем более что жених оказался знаком ей и, значит, небезразличен. На том конце смеялись, шумели чужие люди. Гремели тосты. Их автор, скучный мужичонка в джерсовом костюме на вырост, перед очередным «Горько!» медленно поднимался и, вытянув перед собой фужер, внушительным голосом произносил что-нибудь вроде:

– Еще древние египтяне считали, что земля, возможно, круглая и вращается вокруг оси. Поэтому желаю нашим молодым счастья, здоровья, крепкой семьи и побольше детишек!

Это мирное действие почему-то все сильнее бесило Раису. Но как ни старалась она приманить внимание к своей особе – хохотом, визгом, байками, – чужое веселье катилось своим чередом мимо.

– А то еще вот был случай, – чуть не орала она, поглядывая на жениха. – На свадьбе у одной приятельницы мужик за столом напился да и клюнул носом в чай. И утонул.

Ноль внимания.

И вот тогда-то под грянувшую кстати ламбаду Райка вскочила на стол и, стуча каблуками, принялась плясать, виляя бедрами, держа руку над головой. Наши все взревели. Свадьба притихла.

– Ну что, жених, слабо твоей? – победно завопила Райка и вдруг скинула кофточку, под которой не было ничего, кроме пары крепких, загорелых дынь третьего размера.

В общем, умыла невесту. И всех остальных заодно.

Меня мутило от нее. Ей-богу, меня от нее мутило.

Раиса спала. Я лежал на краю постели, подложив руку под голову, глядел в потолок и бесчувственно, бездумно долбил про себя:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

И т. д.

Раиса проснулась. Было уже за полдень. Свернувшись на боку, она долго, как чахоточная, кашляла. Потом закурила и тоже уставилась в потолок.

– Ты чего лежишь? – спросила она.

– А что?

– Кофе есть?

– Хочешь?

– Не надо. Голова болит.

Помолчали.

– Ты почему не встаешь?

– Так.

– Поваляемся?

– Ну давай.

После бурных, но несколько приевшихся ласк мы устало отвалились друг от друга, сразу утратив близость, которая секунду назад казалась незыблемой.

– Вина возьмем? – спросила она.

– Можно.

– Может, мне уволиться?

– Зачем?

– Надоело.

– И что дальше?

– Поедем в Сочи.

– А деньги?

– Телевизор продашь.

– Ну давай.

– Нет, лучше в отпуск.

– Бархатный сезон.

– У меня отпуск в ноябре.

– Нет, ноябрь не годится. Холодно.

– Тогда на лыжах.

– Угу, в Куршевель.

– Это где?

– Это во Франции.

– Ты там был?

– Нет.

– А я на лыжах не умею.

– И я не умею.

– Тогда Франция не подходит. Тогда Химки.

– О, Химки, круто.

– Там подруга у меня… Можно в парке.

– Можно.

– Меня ночью тошнило?

– Было.

– А я помню.

– Вот и хорошо.

– Зато голова чистая. Только болит немного.

– Хочешь аспирин?

– Нет.

– Хочешь пива?

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…

Она перелезла через меня и, голая, вышла на балкон. Думаю, что соседи напротив к этому привыкли, а некоторые были застуканы с биноклем.

Потом мы пили вино из картонных пакетов, и я врал ей про то, как в Африке на сафари я был окружен стадом жирафов и как кормил их печеньем. Она верила каждому моему слову, и каждое слово мое было неправдой. Вообще-то я никогда не вру, но это не было ложью. Не знаю, но, по-моему, между ложью и неправдой есть разница. Во всяком случае, я ее чувствовал, эту разницу.

– Твоя жена красивая?

– Да, красивая.

– У нее красивые ноги?

– Да.

– Глаза? Грудь?

– Да, очень.

– Ах ты, сволочь! Ты мне рассказываешь про свою жену! Что я должна думать?

В меня полетел стакан.

– Ты же сама спросила.

– Сволочь, сволочь! Гад! Иди отсюда! Убирайся к своей жене!

– Подожди.

– Что ты тут делаешь? Катись отсюда!

– Подожди, не плачь.

– А что мне делать?

– Ты тоже очень красивая.

– Тоже? Ах ты, гад такой!

– Нет, ты просто… сама по себе красивая.

– А я знаю!

– Конечно.

– Прижился тут.

– Ну, перестань, успокойся.

– Успокойся. Сам успокойся. Жену он забыть не может. Слюни пускает.