в первую очередь подвергались коммунисты и сочувствующие их движению. Согласно уголовному кодексу Польши от 11 июля 1932 года за принадлежность к компартии предусматривалось наказание вплоть до пожизненного тюремного заключения. За содействие было установлено наказание до пяти лет тюрьмы[42].

По всей территории Западной Белоруссии зверствовали карательные экспедиции, которые назывались «пацификацией», то есть умиротворением, а на самом деле умерщвлением западных белорусов. Во время подобных пацификаций польские военно-полицейские карательные отряды разрушали жилища белорусских крестьян, уничтожали имущество и продовольствие, устраивали массовые экзекуции. После подобного разбоя жителям таких белорусских деревень запрещалось зажигать огни вечером, собираться вместе нескольким человекам, ходить в соседние деревни.

За участие в забастовке рабочих лесных промыслов в 1934 году были разгромлены деревни Залесье, Загорье, Русаково, Стеневичи, Мирония, Заверша Слонимского повета. В 1935 году польские власти подобным образом «пацификовали» почти весь Брестский округ. Только в Пружанском повете пострадали 70 деревень. Главная роль в проведении польского террора на территории Западной Белоруссии принадлежала тайной политической полиции – дефензиве. Она широко использовала методы провокаций, клеветы, запугивания и физических пыток против белорусов.

В этом плане показательна оценка общей ситуации в Виленском воеводстве посла Франции в Польше. Вот что он сообщает министру иностранных дел Франции в марте 1931 года: «Очень жесткая позиция правительства по отношению к белорусским интеллектуалам. Не терпится никакой политической активности с их стороны, а местной администрации не разрешено делать никаких послаблений. Все служащие в ней – поляки… Экономическая ситуация там плохая. Общество весьма недовольно очень высокими налогами… Население нищенствует, и вся молодежь является сторонниками коммунистов. Интересно отметить, что все в этом регионе – бедные и богатые, поляки и инородцы, горожане и крестьяне убеждены, что рано или поздно в Вильно придут коммунисты»[43].

Политические права и свободы жителей Западной Белоруссии постоянно ограничивались. Местный государственный аппарат и органы самоуправления формировались из представителей польской мелкой буржуазии, помещиков, осад-ников. Административно-полицейские власти преследовали всякую гражданскую активность, идеологическое инакомыслие, проявления национального самосознания западнобелорусского населения путём штрафов, арестов, карательных экспедиций, пацификаций (превентивного усмирения), массовых судебных и политических процессов. Тысячи коммунистов, комсомольцев, беспартийных активистов из рабочих, крестьян, прогрессивной интеллигенции находились в тюрьмах.

Польский режим проводил жесточайшую антибелорусскую политику в Западной Белоруссии. Польское правительство стремилось лишить белорусов истории, культуры, интеллигенции и даже территории. В польских официальных документах Западная Белоруссия называлась «Кресами Всход-ними», т. е. восточной окраиной. Были ликвидированы белорусские школы. Если до присоединения к Польше в Западной Белоруссии их было четыреста, то в 1928 году осталось только 28 белорусских школ, в 1934 году – 16, а в 1939 году – ни одной.

Не было белорусских театров, закрывались клубы, библиотеки, избы-читальни. Фактически своим небывалым террором в Западной Белоруссии польское правительство, как отмечалось в Обращении комитета научных работников и писателей БССР к представителям науки и культуры мировой общественности 4 марта 1928 года, подписанным народными поэтами Белоруссии Я.Купалой и Я.Колосом, осуществляло физическое уничтожение белорусского народа[44]. А в открытом письме Белорусского рабоче-крестьянского клуба (белорусских депутатов в Польском сейме) к белорусским рабочим и крестьянам Америки в ноябре 1928 года говорилось, что «пришло новое крепостничество еще более страшное, чем старое, давнее под знаком мести трудящимся массам, под знаком их сознательного уничтожения»[45].

Известный польский публицист того времени Адольф Невчинский на страницах газеты «Слово», которую редактировал ненавистник всего русского Станислав Мацкевич, заявлял, что с белорусами нужно вести разговор только языком «висельниц и только висельниц…, это будет самое правильное разрешение национального вопроса в Западной Белоруссии»[46]. После таких откровений белорусы вполне законно и справедливо считали польский режим оккупационным, а поляков – оккупантами. И с оккупантами велась настоящая война.

Апогеем террористической политики польского правительства, направленной против белорусского народа, следует считать создание концлагеря в Березе-Картузской в 1934 году. Бессмысленная жестокость польского режима, как подчеркивает один из узников этого концлагеря Василий Ласкович, там была доведена до такого состояния, что превышала самые мрачные человеческие воображения. Заключенные подвергались не только физическим избиениям, но и психологическим истязаниям;

польскими оккупантами ставилась задача подавить волю человека, растоптать его достоинство, а затем делать с ним, что угодно[47].

Труд в Березе-Картузской заведомо был бесполезный, мучительный, оскорбительный, направленный на физическое изнурение и умственное отупение. Это было откровенное глумление якобы европейской польской шляхты над белорусскими узниками. Например, сто политзаключенных роют траншею и тут же столько же человек ее засыпают. Определенное количество узников на носилках носят камни в одну сторону, такое же количество узников переносят их обратно. И так ежедневно.

Или вот еще для характеристики нравственного уровня польской шляхты. При очистке туалетов заключенных выстраивали в цепочку по 100–200 человек, и они стаканом должны были вычерпывать фекалии и передавать его друг другу до ассенизационной бочки[48]. Большей низости в отношении бесправных заключенных со стороны претендовавших на цивилизованность польских тюремщиков представить себе невозможно.

На этом фоне борьба белорусов против польских оккупантов выглядит благородно и достойно. Когда партизанский отряд Кирилла Орловского захватил в плен полесского воеводу Довнаровича, то последний со слезами на глазах говорил: «Если мне сохраните жизнь, сегодня же уйду в отставку». Кирилл Орловский строго предупредил воеводу, что если он нарушит слово, то придется держать ответ. Воевода сдержал слово и покинул Брестчину. Или взять письмо одного из организаторов борьбы белорусов с польскими оккупантами на Гроднен-щине Г.Шиманюка к Пилсудскому с требованием прекращения жестоких репрессий в отношении белорусов, недопущения закрытия православных храмов и ареста священников, освобождения из тюрем политических заключенных и прекращения вырубки лесов и вывозе белорусского национального достояния. Это письмо, копия которого была послана председателю Лиги Наций, всколыхнуло всю Европу. Европейское общественное мнение узнало, какие чудовищные преступления творили польские шовинисты в Западной Белоруссии.

Действительно народными заступниками и совестью белорусского народа в те годы были Кирилл Орловский, Василий Корж, Сергей Притыцкий, Максим Танк, Пилип Пестрак, Николай Орехво, Василий Ласкович и многие другие известные люди.

3. Насилие польских оккупантов над православной церковью в Западной Белоруссии

Террор, развязанный польскими оккупантами в Западной Белоруссии, был направлен также и против православия как религиозной формы общерусской ментальности белорусского народа. Главную роль в борьбе против православия играл римско-католический костел, преследовавший целью реализацию своей давнишней иезуитской политики – не просто полонизацию, а денационализацию белорусов, то есть ликвидацию белорусов как этноса. Фактически это была политика духовного геноцида.

Осуществлялась эта политика через так называемую ревиндикацию православных святынь в Западной Белоруссии. Ревиндикация, проводившаяся в Западной Белоруссии и в самой Польше в отношении православной церкви, носила материальный