— Поживей, извозчик, — свистнул Холмс. — Он мог свернуть на перекрёстке.

Но нет. Мы проехали до конца проезда, где, как ни высматривали, не обнаружили на поперечной улице никаких признаков преследуемого кэба. Наконец Холмс вздохнул и велел вознице отвезти нас на Бейкер-стрит.

Весь обратный путь мой друг сидел молча, насупившись и поджав губы. Решив, что подобное умонастроение ему лишь во вред, я попытался как-то утешить Холмса. Но едва лишь я начал говорить, как он внезапно вскрикнул и хлопнул ладонью по коленке и закричал:

— Ах я дурак! Нет, ну какой же он шарлатан!

Я уставился на Холмса, гадая, неужели это мои слова вызвали такую вспышку гнева. Но он, совершенно не обращая на меня внимания, высунулся в окошко и резким тоном отдал извозчику новое распоряжение. Тут же раздался щелчок кнута, двуколка поехала быстрее и круто развернулись, заехав двумя колёсами на тротуар, из-за чего нас обоих бросило в угол.

Глаза Холмса (а он уже сорвал чёрную повязку) горели, когда он пристально вглядывался в улицу впереди.

— Каким же идиотом я был, Уотсон! Надеюсь, в том отчёте, который вы всё грозитесь написать о скверном деле в Лористон-Гарденс,[7]я буду представлен тем самым дураком, коим и являюсь.

— Боюсь, я не оправдаю ваших ожиданий. — Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать стук копыт о мостовую, и схватиться за котелок, который норовил сорвать ветер. Мимо с головокружительной скоростью проносились газовые фонари, озаряя своими вспышками салон экипажа.

— Но ведь ничего проще и быть не может, — продолжал Холмс. — После своей проделки в «Красной гусыне» Хайд совершенно не заботился о том, чтобы отделаться от нас, вплоть до нескольких минут назад. Этот тип и не пытался скрыть от нас свои отвратительные наклонности — мало того, он выставлял их напоказ. Зачем же ему тогда понадобилось ускользать от нас подобным образом? Отбросив всё невероятное, мы получаем лишь одно место, куда Хайд может направляться, место, связь с которым он не желает показывать нам никоим образом.

— Дом доктора Джекила!

— Именно! Загадочная связь между дурной репутации молодым гедонистом и уважаемым доктором — единственное, чем он не захотел нас дразнить. Хайд наверняка в курсе, что нам известно об этой связи, однако предпочитает, чтобы мы забыли о ней. Но вот мы и на месте, а вот и то свидетельство, которое мы ищем. Кучер, останови здесь!

Мы остановились возле ряда унылых домов, выходивших фасадами на узкую улочку в двух шагах от одного из оживлённейших районов Лондона, как раз вовремя, чтобы увидеть отъезжающий кэб и низкорослую фигуру в цилиндре и мантии, ныряющую в приземистую дверь.

Это, если только мы не ошиблись, вход в прозекторскую доктора Генри Джекила, — заметил Холмс. — Здесь-то и кроется загадка, Уотсон. Что привело Хайда сюда в этот час? Нужда в деньгах или, быть может, стремление злорадно посмаковать ночные похождения в присутствии своего уважаемого благодетеля? — Губы его плотно сжались под гротескным гримом. — Здесь затевается зло, доктор, что очевидно так же, как и этот туман, клубящийся с востока. Но большего мы здесь не добьёмся, во всяком случае в данный момент. Давайте-ка направим наши стопы на Бейкер-стрит, пока этот констебль, который чересчур пристально разглядывает нас из-за угла, не надумал арестовать нас за подозрительный вид.

— Боюсь, это выше моего понимания, — начал я, когда мы оказались в своих комнатах, скудно озаряемых восходящим солнцем, чьи лучи с трудом пробивались через наползавший туман за окном. — С какой стати Хайду держать в тайне свои отношения с доктором Джекилом, если он столь бесстыдно демонстрирует самые низкопробные своих увлечения?

Холмс закурил папиросу и сейчас грел руки над камином.

— Вот этот вопрос, Уотсон, весьма уместен в данном расследовании, и, думаю, не будет преувеличением сказать, что ответ на него значительно облегчит разрешение нашей маленькой проблемы. Головоломка почти собрана, не хватает лишь одного кусочка. Теперь, когда Хайд открыто продемонстрировал свою враждебность, во всём Лондоне есть только один человек, который в состоянии предоставить нам необходимые сведения.

— Кажется, я знаю, кого вы имеете в виду. Однако не будет ли это нарушением обещания, которое вы дали Аттерсону?

— Ни в коей мере. Вспомните, что я обещал нашему другу адвокату: некий джентльмен будет оставаться в неведении настолько, насколько сие окажется в моих силах. Положение же нынче таково, что я более не могу избегать того образа действия, каковой с самого начала являлся, вне всяких сомнений, единственно целесообразным. — Холмс вытянул руку и бросил окурок в огонь. — А теперь, Уотсон, я предписываю вам усердное применение мыла и воды, а затем — постель. Ночь для нас обоих выдалась долгой, а мы должны быть бодры и бдительны завтра днём, когда нанесём визит человеку, чьё состояние оценивается в четверть миллиона фунтов стерлингов.

Контраст между величественным домом, в котором Генри Джекил жил и практиковал, и обветшалым строением за углом, где этим утром на наших глазах скрылся Хайд, был поразителен. Здание отделялось от улицы полосой травы, ровной и зелёной, словно сукно бильярдного стола, с высаженными на ней конической формы кустами: как видно, искусный садовник потратил не один год на совершенствование своего мастерства. Довершал атмосферу симпатичного сельского дома, столь неуместного в лоне грязного города, плющ, увивавший красные кирпичные стены и затенявший большие, с блестящими стёклами окна. С трудом можно было поверить, что сие уникальное произведение архитектуры могло являть миру две столь несходные наружности, и всё же достаточно было пройти несколько шагов, чтобы убедиться в его двуличности.

Дворецкий, ответивший на звонок Шерлока Холмса, полностью соответствовал той части здания, перед которой мы стояли. Высокий, представительный, с шевелюрой белоснежных волос и крайне бледным худощавым лицом, державшийся необычайно прямо, имевший вид одновременно горделивый и смиренный — словом, человек, привычный к услужению и исполняющий свои обязанности с достоинством и знанием дела. Он взял двумя пальцами визитку, предложенную Холмсом, осторожно поднёс её на расстояние дюйма к своим слезящимся голубым глазам и продержал так значительно дольше, нежели требовало прочтение единственного нанесённого на неё имени. Наконец поклонился, на удивление бодрым голосом предложил нам войти и подождать, взял наши шляпы, пальто и трости, развернулся и бесшумно двинулся по выложенному плиткой залу к филёнчатым дверям. Он затворил их за собой со звуком не громче вдоха.

Зал, в котором мы ожидали, был не особо вместителен, однако отсутствие размаха здесь с лихвой компенсировалось роскошью отделки. Изящные занавеси приглушали проникавший через окна свет. Справа от нас, в углу, за четырьмя добротными на вид деревянными и обитыми сатином стульями, которые выстроились в ряд закруглёнными спинками к стене, скромно стоял на тумбе превосходный бюст Гёте из красивейшего мрамора. Упомянутая стена и противоположная ей были увешаны равным количеством масляных холстов в подобающих позолоченных рамах, и картины эти показались мне знакомыми. Некоторое время я разглядывал их, пока наконец не понял, что они выполнены в той же манере, что и полотно, виденное нами в комнатах Хайда. Быть может, то был дар его покровителя?