Примерно миль за пять до города заросли ольхи и тсуги на берегах начали редеть и постепенно сменяться просторными лугами, заросшими водосбором, скунсовой капустой и люпином, простирающимися на восток, к Белым Скалам. С лугов стекали ручьи, перекатывались по гладким камням и впадали в Ориэль – там, где на мелководьях расхаживали на ногах-ходулях и окунали в воду головы водяные птицы. Но эти луга, поначалу такие зеленые и свежие, постепенно становились все более заросшими и похожими на болото – плоские, скучные равнины тянулись до самой Высокой Башни. А за милю до города река протекала уже среди настоящих непроходимых болот… Высокая Башня, с холодными, выложенными из камня зубчатыми стенами, подобно обиталищу некоего мрачного, неопределенного возраста колдуна, возвышалась на каменной гряде, окруженная неподвижной зеленью болот; а внизу, у реки, расположился и сам город.

Хотя Дули и Ахаву это ни о чем не говорило, Профессор Вурцл был просто потрясен, увидев белый дымок, поднимающийся из труб разрушенных башен, большинство из которых медленно, но верно разваливалось и разрушалось. Эти башни были очень древними и брошены людьми, как утверждал Профессор, целую вечность назад.

– Что-то затевается, – протянул Профессор.

– Пожалуй, – сказал Джонатан, – и мой нос чует, что лучше всего держаться от этого “чего-то” подальше. Слишком уж много затевалось всего, и это постоянно вызывает беспокойство: то тролли оказываются всего в миле от Твомбли, то невесть откуда взявшийся воздушный корабль эльфов, который снует туда-сюда, то разрушенная пристань у Ивового Леса. И я бы не стал интересоваться внезапно ожившей заброшенной крепостью, с твоего позволения.

– Хорошо, Джонатан, но в моих жилах течет кровь ученого. Кровь алхимика; и чем мрачнее покров тайны, тем быстрее она течет. Это – наш хлеб и вино, еда и питье.

– Лично я предпочитаю, чтобы моя еда, и притом хорошая, лежала на тарелке. А если уж мы заговорили о вине, то капля портвейна сегодня вечером в честь прибытия к Высокой Башне, думаю, нисколько не помешает и даже согреет нас в этом холодном воздухе.

– Да, по всей вероятности, – согласился Профессор.

Время от времени они проплывали мимо какой-нибудь одинокой хижины на берегу. Большинство из них возвышалось над болотом на специальных подпорках, и сквозь щели в дощатых стенах, прохудившихся от непогоды, можно было увидеть отблески фонарей. Большие увядшие деревья нависали над крышами, и с них все время срывались капли росы на заросшие мхом кровли, которые в сумерках казались зелеными и пурпурными. Из одной хижины, расположенной в сотне ярдов от берега, доносилось “бэнц, бэнц, бэнц” крошечного банджо. Эти унылые звуки раздавались в тишине над рекой словно специально для того, чтобы путешественникам сразу захотелось очутиться где-нибудь в другом месте, а не на плоту, греть спину у жаркого огня и наслаждаться рисовым пудингом и говяжьими ребрышками. Только сейчас они осознали, как далеко оказались от дома.

Все трое были, в общем-то, весьма мужественными людьми. Но все же, когда они увидели, что половина хижин, мимо которых они проплывали, выглядели брошенными, их начала одолевать смутная тревога. И пока они не миновали границу между болотами и Обрывом Старых Ворот, они не обнаружили больше никаких признаков жизни.

Жизнь в городке в этот вечер протекала как-то вяло. По берегу брела группа из нескольких детей. Увидев плот, они принялись размахивать руками и кричать и поднимали вверх связки раков, чтобы путешественники могли рассмотреть их получше. Из рубки вразвалочку вышел Ахав и пару раз весело гавкнул, на что один из мальчишек, безусловно преуспевший в изучении биологии, указал на Ахава своим товарищам и прокричал: “Вон гиена с головой-шаром!” Остальные тут же заголосили и забегали по берегу, размахивая руками:

– Голова-шар! Голова-шар!

Эти крики доносились до тех пор, пока плот не отплыл от того места на четверть мили. Ахав добродушно ворчал и как будто совсем не сердился на глупых детей.

Наконец путешественники увидели выступы скал, означавшие близость крохотной бухты. Джонатан повел плот прямо к причалу. Дули с Ахавом должны были оставаться на палубе, хотя оба были бы совсем не прочь прогуляться по городу. Но это было невозможно – плот нельзя оставлять без присмотра.

Несмотря на то что они отплыли из городка Твомбли всего три дня назад, у Джонатана и Профессора появились кое-какие дела. Они собирались зайти к пекарю и мяснику, а также купить несколько фунтов кофе, вкус которого уже чуть не успели позабыть за эти дни. Также необходимо было купить Дули теплую куртку и спальный мешок – этот безбилетник отправился в путь совершенно неподготовленным.

Они вошли в город и заметили: он выглядит так, словно сейчас выходные или праздники – окна чуть ли не половины лавок были прикрыты ставнями, а на дверях висели бумажки с недвусмысленными надписями: “Хозяин уехал” или “Закрыто до следующего сезона”. Последняя надпись выглядела особенно подозрительно, поскольку непонятно было, о каком вообще сезоне идет речь.

Неожиданно друзья натолкнулись на целую толпу мышей, в компании которых была и пучеглазая жаба. Мыши были заняты тем, что выгрызали дырку в стене сарая, где хранились продукты, у которого, по-видимому, уже не было хозяина. Жаба, безмятежно мигая, восседала рядом на небольшой моховой кочке, подобно султану, пытающемуся определить, стоят ли труды его слуг внимания или можно соснуть часик-другой.

Это зрелище просто ошеломило Профессора Вурцла – он лишь нечленораздельно забормотал что-то, глядя на мышей, которые вызывали не меньшее удивление, чем все остальное. Когда же мыши на секунду оторвались от своего занятия, а затем опять принялись за дело, удивление Профессора сменилось любопытством. И он, влекомый жаждой исследования, зашагал к сараю. Когда он подошел достаточно близко, жаба прыгнула в кусты, и мыши последовали за ней – причем не беспорядочной толпой, а чуть ли не строем.

– Будь я проклят! – вырвалось у Профессора, и Джонатан повторил то же самое о себе. Оба пришли к единодушному мнению, что странности продолжаются и вся эта сцена тоже выглядит непонятно. В самом же городе все было более или менее обычно. Но если одни, казалось, были очень рады видеть путешественников, то другие – явно нет: они, едва завидев их, тут же сворачивали в переулок. Но лавки были открыты, и торговля шла вовсю.

Вскоре им на пути попался деревянный щит с вывеской трактира, который скрипел и трещал на своих подпорках, и Профессор предложил заглянуть туда, чтобы, как он выразился, познакомиться со “светской жизнью” города. Джонатан согласился и добавил, что, кроме “светской жизни”, он был бы также рад познакомиться с кружкой эля. Профессору ничего не оставалось, как найти это вполне логичным.

Но внутри трактир выглядел отнюдь не столь привлекательно, как, например, трактиры городка Твомбли, которыми местные жители по праву могли похвастаться. Повсюду валялись объедки и различный мусор; пол был также посыпан опилками в десяток слоев, как будто они могли заменить метлы, швабры и совки и сами чистили помещение. Вместо этого опилки, сами далеко не такие уж чистые, смешивались с мусором и источали весьма неприятный запах. В трактире было полутемно, и в придачу не чувствовалось тепла и радушия, как у Джонатана дома. Здесь было уныло и мрачно – словно запасы свечей и масла подходили к концу и приходилось их экономить. Да и сам трактир как будто был настолько в упадке, что никому и в голову не приходило позаботиться о пополнении запасов. Да, он явно не относился к числу тех заведений, где было бы приятно посидеть за обедом. Занято было не больше половины столов, хотя грязные стаканы и тарелки грудами лежали почти везде. Хозяин спал, сидя на табурете за прилавком, с открытым ртом, словно желая сообщить всем, что у него только два зуба, расположенные точно посередине рта. И на обоих – золотые коронки, которые держались на этих зубах лишь благодаря сложному устройству из тонкой проволоки.