что сидел он слишком далеко, но и по той, что Рома братом моим оказался.

В груди, где только минуту назад всё царапали острые колючки кактуса, солнечные лучи мягко оглаживали зелёные и исхудавшие бока растения. Пропитывали своим теплом, любовью и восторгом. И медленно, робко распускался белый цветок. Чистый и невинный, в точности, как моя любовь к этому парню. Любовь, что будет спрятана, словно кактус среди песков пустыни. Никто о ней не узнает. Но ничто не помещает ей распускаться и цвести каждый день.

Я не просто пела, я шептала душой и кричала сердцем. Ему. Лишь бы услышал. Лишь бы понял. Лишь бы не осудил.

Последнее слово песни.

По щекам катятся слёзы.

Чёрные глаза никак не хотят отпускать мой взор. Будто вглубь души робко взирают, желая удостовериться, что не показалось.

Оглушающая тишина в зале нарушается громкими аплодисментами.

Я вздрогнула и потерянный взгляд перевела на лица одноклассников. Все почему-то стояли и громко хлопали в ладоши. С изумлением заметила, что щёки Ольги Ивановны блестят от слёз.

— Это было потрясающе, Поль, — тихо сказал Антон.

— Спасибо, — я смутилась, когда почувствовала, что парень снова ко мне прикоснулся, положив руку мне на плечо.

— Знал, что маленькая птичка чиж прекрасно поёт, но не подозревал, что настолько, — Антон подмигнул, а я смущённо рассмеялась.

На сцену вышла староста с очень злым и недовольным лицом и выдернула из моих влажных ладошек микрофон.

— Фу, — брезгливо поморщилась. — Ты вся вспотела.

Микрофон был включён, поэтому её голос разлился по всему залу. Я покраснела и взгляд потупила. Ничего не ответив улыбающейся триумфально Оле, ушла со сцены. Покинула актовый зал и свернула к знакомым раковинам. Засунула ладошки под струю воды и бросила взгляд на собственное отражение. В собственных зелёных глазах увидела слёзы. Зелень стала ещё ярче, будто отражала цвет кактуса, что вновь колючками царапал внутри.

Вздрогнула, когда увидела за спиной фигуру Ромы. Парень стоял в нескольких метрах, засунув в привычном жесте руки в карманы бриджей. Широкие плечи были чуть сутулены, мышцы рук напряжены. Закрыла глаза, понимая, что стало больно дышать. Больно смотреть. Больно не иметь возможности прикоснуться. Хотя бы для того, чтобы смахнуть непослушную прядку кудрявых волос с его лба.

— Тварь, — выплюнул вдруг Рома, преодолев расстояние между нами и развернув меня рывком к себе лицом.

Я испугалась. Распахнула глаза и уставилась в злое лицо парня. Захлопала глазами, прогоняя слёзы. Пытаясь увидеть лицо Ромы чётче.

— Прихлопну к чертям собачьим, — парень обхватил мой подбородок пальцами и склонился вниз.

Дыхание опалило губы. Заставило все мысли вылететь из головы. Забыть о том, где и с кем я нахожусь. Всё, что имело в этот момент значение — Рома. Моя личное Солнце, к которому я стремилась, пытаясь согреться. Мечтая, чтобы в груди вновь распустились цветы, а нежные крылья трепетности защекотали кожу, прокладывая дорогу для мурашек.

Между нашими лицами осталось жалких десять сантиметров. Частое дыхание Ромы оставляло пылающие следы на коже губ. Бесконечно долгий удар сердца, и будто в замедленной съёмке лицо парня стало приближаться.

Глава 10

Зажмурилась. Взволнованно выдохнула. Сдалась. Пускай. Пускай он поцелует меня. Пока не узнал постыдную и ужасную правду. Я буду хранить воспоминание в глубине своей души. Лелеять. Прокручивать в голове вновь и вновь. Губы приоткрылись, чтобы я смогла жадно глотнуть воздуха.

— Всё же не послышалось, — распахнула глаза, когда мягкие и влажные губы прижались к щеке, где синяк от ладони матери я утром замазала тональным кремом. — Тварь.

Мягкие губы Ромы снова прикоснулись к коже. Дыхание парня зашевелило волосы возле уха.

— Часто она тебя бьёт? — мне пришлось пальцами до боли стиснуть край раковины позади, чтобы не упасть, когда Рома носом проехался по моей щеке и прижался лбом к моему виску.

— Это было случайность, — зачем-то попыталась выгородить мать. — Она разозлилась из-за моих слов. Как твой отец позавчера.

— Случайно, — Рома горько усмехнулся. Его дыхание кожу согрело. Щекотными и трепетными мурашками рассыпалось по коже, точно цветочная пыльца, слетевшая с цветка. — Случайно, Полина. Так же случайно, как не видела, что твой отчим с тобой делает? Так же случайно, как в дом чужой перетащила и всю ночь с моим отцом развлекалась, пока ты в комнате металась и плакала?

— Рома… — сорвалось удивлённо с моих губ. — Откуда ты…

— Стены тонкие. Случайно, Полина. Совершенно случайно. Сколько времени она случайно не слышала, что этот урод творил с тобой?

— Рома, — сместила правую руку с раковины на часто вздымающуюся грудь парня, пытаясь отодвинуть его от себя.

— Не оправдывай её, Полина, — пальцы Ромы запутались в моих волосах на затылке, ко лбу прижались сухие губы.

— Я не оправдываю, — возразила слабо. — Она ничего не могла сделать тогда. А сейчас она счастлива с твоим отцом.

— Серьёзно? — Рома отстранился, лишив меня тепла своего тела. Я качнулась, словно стебель растения от сильного порыва ветра. — Нормальная мать пошла бы в полицию. Забрала бы ребёнка и свалила куда подальше. Нормальная мать мл* убила бы урода, который посмел тронуть её ребёнка. Знаешь, что сделала моя мама… — голос Ромы сел, — когда отец меня ударил? Она собрала все вещи и уехала со мной к бабушке. А я пацан! И он мой родной отец.

— Она увезла меня, — прошептала, видя безумство в чёрных глазах Ромы.

— Когда? Сколько тебе пришлось вытерпеть, чтобы она забрала тебя и уехала? Месяц? Два? — парень с каждым словом распалялся всё больше.

— Два года.

— Сколько? — Рома взъерошил волосы. — Полина, — покачал головой, шагнул вперёд и дёрнул на себя, носом уткнувшись в волосы на затылке, опаляя хриплым дыханием. Он сжал меня настолько сильно, что дыхания резко хватать перестало. Ключицей чувствовала, как сердце Ромы колотится. Часто. Взволнованно. И этот стук меня успокаивал.

— Чёрт, почему я должна тебя по всей школе искать? — недовольный, пропитанный яростью и ненавистью голос выдернул из странного пузыря, где не существовало больше ничего и никого, кроме Ромы и меня. — Потом наобжимаешься и налобызаешься. Репетиция вальса сейчас. Пойдём.

Повелительным староста жестом вытянула руку с идеальным маникюром и красивым колечком на безымянном пальце.

— Пойдём, — нетерпеливо повторила Оля, щёлкнув ногтями.

— Я занят, — Рома только