Держа ее лошадь за повод, Дайрмид двинулся вперед. Оба молчали, тишину нарушал только мерный стук копыт и шум ветра. Микаэла наблюдала за Дайрмидом: его мощная спина подрагивала в такт движению, ветер развевал густые темные волосы. Казалось, лэрд с головой ушел в свои мысли, не обращая на спутницу никакого внимания. Это непонятно почему неприятно укололо ее. Она попыталась сесть поудобнее, но мешала веревка.

– Милорд! – крикнула Микаэла. – Может быть, вы развяжете меня, если уж говорите, что я не пленница!

Дайрмид тут же остановил обеих лошадей, наклонился к ней и освободил ее от веревки и тяжелого пледа.

– Вот так, – сказал он, бросая плед позади нее на седло. – Вы совершенно свободны! Поскольку вы пообещали мне поехать в Даншен, я рассчитываю, что вы уже не будете делать попыток удрать.

Микаэла едва не ответила ему резкостью, но сдержалась. Сколько в нем спеси! Молодая женщина и раньше слышала о заносчивости горцев, но с таким высокомерием ей еще сталкиваться не приходилось.

– Ладно, я поеду с вами, – сказала она. – Но это единственное обещание, которое я вам даю.

Он снова взял вожжи, посмотрел ей в глаза и строго сказал:

– Вижу, вы понимаете, чем рискуете, если решите нарушить слово.

– И чем же я рискую? – сердито прищурившись, спросила она с вызовом.

– Своим сундуком с книгами, – ухмыльнулся он и пришпорил лошадь.

Сидя на корточках перед костром, Дайрмид смотрел на свою спутницу. Уютно свернувшись клубочком под его зелено-черным пледом, она крепко спала, словно жесткая, иссушенная бесконечными ветрами земля с серебристыми стебельками вереска была мягчайшей периной. Из-под широкого пледа выбилось несколько локонов – светлых и легких, как облачка на ясном утреннем небе. Дайрмид вспомнил, как нечаянно коснулся этих серебристых волос, когда бережно укрывал уснувшую Микаэлу пледом, и ему вдруг захотелось снова ощутить в руке их шелковистую прохладу…

Отведя взгляд, горец пошевелил плохо сгибавшимися пальцами левой руки, изуродованной шрамами, взял прутик и перевернул им овсяные лепешки, которые жарились на железной решетке. Дайрмид слепил их сам, тщательно смешав с водой молотые овсяные зерна и соль – припасы, которые он всегда брал с собой в дорогу. Не исключено, что такая утонченная знатная дама, как Микаэла, с отвращением сморщит нос при виде походного блюда горцев, но эта грубая пища была по крайней мере достаточно сытной. К тому же ничего иного Дайрмид и не мог предложить своей спутнице. Пусть госпожа доктор еще скажет спасибо, что он не добавил в тесто коровьей крови.

Приветствуя новый день, высоко в небе зазвенел свирелью жаворонок. Молодая женщина пошевелилась и приоткрыла глаза.

– Доброе утро! – поздоровался Дайрмид и перевернул лепешку.

Сладко потянувшись, Микаэла глубоко вздохнула и села. Несколько прядей ее чудесных волос упали на лоб, словно серебряные и золотые нити, она отбросила их назад и смущенно улыбнулась Дайрмиду. Тот улыбнулся в ответ – ее простодушное заспанное лицо показалось ему гораздо милее и естественнее, чем накануне, когда его портило выражение бессильной ярости.

– Должно быть, вчера я очень устала, – сказала она хрипловатым со сна голосом, потом огляделась и нахмурилась. – Я не помню, как мы сделали здесь привал! Что это за место?

– До Даншенского замка отсюда день пути при хорошей погоде, – ответил Дайрмид. – Неудивительно, что вы ничего не помните: когда мы остановились, от изнеможения вы едва не упали с лошади. Я уложил вас спать. Там за холмом ручей, вы сможете умыться и привести себя в порядок.

Кивнув, Микаэла поспешно направилась вверх по склону и скоро скрылась из виду, а Дайрмид задумчиво поскреб заросшую щетиной щеку. Не худо было бы и ему помыться как следует, да еще побриться и переодеться в чистое. Ну да ничего, дом уже близко!

Когда вернулась Микаэла, он уже жевал лепешку, запивая ее водой из ручья.

– Простите, но больше мне нечем вас угостить, – сказал он, протянув ей миску. – Снедь нехитрая, но сытная и очень удобная в дороге: ее легко готовить.

– Вы напрасно беспокоитесь – я люблю лепешки, – улыбнулась Микаэла. – К тому же я очень рада, что вы не добавили в тесто коровьей крови.

Дайрмид удивленно воззрился на нее:

– Откуда вы знаете о наших обычаях?

– Я родом из Гэллоуэя, – пояснила она, откусив от лепешки. – Тамошний народ по характеру и обычаям сродни горцам, так что я съела за свою жизнь не меньше овсяных лепешек, чем вы.

– А я-то думал, что вы привыкли к белому пшеничному хлебу, жареным лебедям и молодому элю на завтрак! – улыбнулся Дайрмид.

– Что может быть лучше овсяной лепешки и воды из ручья? – усмехнулась Микаэла. – Белый хлеб вреден для пищеварения, жареный лебедь слишком жирен и может вызвать подагру, если есть его каждый день, а молодой эль, в отличие от простой воды, портит печень.

– Ого, слышу речи ученого эскулапа! – иронически заметил горец, откидываясь на локтях.

– Да, я врач, – неожиданно серьезно сказала Микаэла. – И как врач скажу: только разумное питание может помочь человеку сохранить здоровье. Если бы люди заботились о правильном питании, у нас, врачей, было бы меньше хлопот. Послушайтесь моего совета, Даншен: не добавляйте кровь в лепешки. Кровь скота, как и человеческая, часто содержит много дурных соков!

– Приму к сведению, – буркнул он. – Значит, в Италии вы изучали правила разумного питания. А что еще?

– Анатомию, математику, астрономию, философию и, конечно, способы лечения различных заболеваний… Но почему вы спрашиваете? Вы не хуже меня должны знать, что изучают медики, – ведь вы тоже врач.

– С чего вы взяли? – удивился он.

– Я же помню, как вы оказывали помощь раненым.

– Я не получил академического образования… – Дайрмид отвел глаза. – К тому же я уже давно бросил хирургию.

– Как же так? – нахмурилась Микаэла. – Я видела, как вы работаете, – это было великолепно! Вы хирург от бога!

– Уже нет, – оборвал он ее, поднимаясь на ноги. – Нам пора ехать, впереди еще долгий путь.

Дайрмид подал ей левую руку, чтобы помочь встать, и Микаэла увидела несколько глянцевых шрамов, змеившихся по запястью и вокруг большого пальца. Так вот почему горец бросил хирургию!

Проследив за ее взглядом, Дайрмид понял, что невольно выдал свою горькую тайну, и нахмурился – не хватало только, чтобы эта смазливая вдовушка его жалела! Превозмогая боль, он напряг изувеченную руку, чтобы унять предательскую дрожь, и опасливо взглянул в голубые глаза Микаэлы. К его удивлению, в них светилось спокойное понимание, но никак не жалость.

Микаэла задумчиво стряхнула налипшие на юбку листочки вереска и принялась собирать оставшиеся от завтрака лепешки, а Дайрмид стал затаптывать костер. Казалось, он вкладывает в каждый удар всю свою горечь и досаду, как будто огонь был виновником его несчастья. Покончив с костром, Дайрмид отправился ловить пасшихся среди вереска лошадей. Путь и впрямь предстоял неблизкий, надо было торопиться.