Лайам согласно кивнул, разглядывая черную каменную громаду с бойницами вместо окон, перечеркнутыми жирными линиями решеток. Куспиниан первым подошел к узенькому проходу под внушительной аркой, в теле которой также темнели щели бойниц. Стража отсалютовала ему, и эдил с довольным видом шагнул в угрюмый проем. Туннель вывел во дворик, такой маленький, что четверым мужчинам тут же сделалось в нем тесновато. Гостиничный номер, где ночевали Проун и Лайам, по площади его едва ли не превосходил. Черные стены, в каждую из которых была вмонтирована окованная железом дверь, убегали ввысь — к квадратику синего неба.

— Отлично, — сказал эдил. — Здесь наши пути разойдутся. Мы с квестором Проуном отправимся к его жуликам, а Уокен проводит вас, квестор Ренфорд, к убийцам. Не робейте и помните, вам всегда готовы помочь. — Он повернулся на каблуках, махнул рукой Проуну и толкнулся в правую дверь. Та отворилась, потом захлопнулась, и Лайам с Эласко остались одни.

— Нам сюда, — сказал юноша, шагнув к двери, что находилась напротив. Он постучал по железу костяшками пальцев — чуть, видимо, резче, чем следовало, ибо недовольно скривился и подул на ушиб.

Дверь неохотно приотворили, хмурый стражник долго изучал посетителей, пока, наконец, не решил, что их можно впустить. Войдя, оба квестора очутились на небольшой площадке, от которой и вверх и вниз уходили ступени. Эласко, возмущенный заминкой, бесцеремонно отобрал у стражника связку ключей, потом велел тому вздуть огонь в фонаре и принести в нижнюю камеру кресла, после чего чиновники двинулись вниз.

Когда на каменных стенах заблестели бусинки влаги, а длинный нос Лайама повело от запаха гнили и плесени, он понял, что находится под рекой. Его передернуло от этой мысли, но лестница все не кончалась, а воздух вокруг становился все более сырым и промозглым. Он провел по стене рукой и быстро ее отдернул — та сплошь обросла какой-то слизистой дрянью. Лайам почувствовал, что изрядно продрог, ему сделалось жутковато.

От лестницы расходились два коридора. Один был совершенно темным и походил на разверстую пасть гигантской змеи, в конце другого мерцал огонек. Лайам побрел за Эласко на свет вдоль вереницы пустых незапертых камер, в одной из которых сидел закованный в цепи скелет.

— Очаровательное местечко, — пробормотал Лайам. В выбоинах пола маслянисто поблескивала какая-то жижа. Он оступился, под ногами отвратительно хлюпнуло.

— Прошу прощения, квестор!

— Ничего страшного.

Действительно ничего, если бы не ужасающее зловоние.

«Напоминай мне почаще, что в Уоринсфорде законов лучше не нарушать!» — велел он Фануилу.

Свет исходил из камер в конце коридора. В первой лежал и раскатисто храпел какой-то босяк, во второй шла игра в кости. Игроки даже не покосились на проходящих мимо людей. Эласко направился к третьей — последней — решетке.

— Просыпайтесь, господин Хандуит, — негромко сказал он и звякнул ключами. — Суд приступает к дознанию!

По стенам камеры стекали струйки воды, собираясь внизу в лужицы, но если ложем для заливисто храпевшего босяка, равно как и для моряков, играющих в кости, служил голый пол, то здесь по крайней мере имелась кое-какая мебель — две шаткие койки, простой стол и два табурета.

Эльзевир Хандуит уже стоял возле решетки. Он кутался в долгополый плащ, шея его была обвязана длинным шарфом, а голову покрывала бесформенная шапчонка с ушами. На вытянутом изможденном лице заключенного застыло страдальческое выражение, вислый нос почти касался губ, а большие водянистые глаза следили за каждым движением уоринсфордского квестора.

— Наконец-то, наконец-то, — все бормотал он, пока юноша возился с замком, потом рванулся к распахнутой двери и упал на колени. — Господин судья, господин судья, сжальтесь, сжальтесь над нами, боги знают, что мы невиновны…

Тут он увидел Фануила и, поперхнувшись, умолк.

— Познакомьтесь, господин Хандуит. Это квестор Ренфорд, — произнес веско Эласко. — Он пришел узнать у вас правду. И у вас, сударыня, также. — Тон юноши был суров, но к концу фразы смягчился.

Ровиана Хандуит лежала на одной из коек, выглядывая из-под вороха одеял. Лицо ее было слегка синеватым, она непрестанно покашливала.

— Квестор, — прошелестела женщина и вновь зашлась в приступе сухого надрывного кашля. Высунувшаяся из-под одеяла рука слабо махнула Лайаму.

Муж ее между тем снова обрел дар речи.

— Видите ли, господин квестор, моя жена больна, тяжело больна! Я просил, чтобы нас перевели куда-нибудь, где посуше, но…

— Еще денек потерпите, — рассудительно заметил Эласко. — Сессия начинается завтра.

— Умоляю вас, квестор, сделайте что-нибудь для моей несчастной жены!

И Эльзевир, и Эласко выжидающе посмотрели на Лайама, но ему нечего было сказать. Содержать больную женщину в такой сырой и холодной камере! Он просто не мог в это поверить.

«Она подозревается в убийстве, напомнил ему Фануил, и Лайам сморгнул, вспомнив, зачем он здесь. — И ждать ей осталось сутки, не больше».

— Да, — наконец произнес Лайам, не сводя глаз с несчастной. За день-полтора она не умрет — по крайней мере, на это можно надеяться, — а руки ее так или иначе обагрены кровью торговца. В соседней камере по камням со стуком прокатилась игральная кость, и один из моряков выругался. Лайам встряхнулся и повернулся к Хандуиту. — Да. Всего денек еще потерпите, господин Хандуит. А пока я попрошу вас задуматься о другом. О преступлении, в котором вас обвиняют.

Надежда в глазах Хандуита сменилась таким горьким разочарованием, что Лайам почувствовал себя совершенной скотиной, а звук свистящего кашля и вовсе его доконал. Возможно, чуть позже он сумеет добиться, чтобы к несчастной вызвали лекаря, или сам пришлет ей какие-нибудь лекарства.

— Обвинения весьма серьезны, — сказал он нарочито суровым тоном, чтобы приглушить в себе жалость, потом достал из кармана бумаги и для убедительности по ним постучал. — Согласно этим вот документам, ваша вина может считаться доказанной. Вы вместе с вашей супругой были застигнуты на месте преступления. Демон, вызванный вами, убил вашего брата. Что вы можете на это сказать?

У Лайама имелись вопросы и посущественнее, но ему нужно было с чего-то начать.

— О, — простонал Хандуит, — все это так, господин Ренфорд, но истолковано в корне неверно. Мы не замышляли убийства, клянусь! Мы всего лишь пытались заглянуть в будущее, дурным, правда, способом, господин, очень дурным. Мы знали, что поступаем плохо, но никак не думали, что можем причинить кому-нибудь вред! И в результате мой брат погиб, и мы теперь наказаны уже одним этим, разве это не достаточное наказание, господин?

— Значит, вы не хотели, чтобы демон убил вашего брата?

— Господин мой, как можно так говорить? Я любил его всем своим сердцем! И жена моя хворает сейчас вовсе не потому, что в этой дыре нездоровый воздух, о нет, она занедужила от боли сердечной, ведь она тоже очень нежно любила его!