Патрульные, осуществлявшие задержание, без труда вспомнили и достаточно подробно описали предполагаемую жертву уличного сладострастника Севы – симпатичную блондинку лет тридцати, к сожалению, уклонившуюся от визита в милицию. Все приметы сошлись: то была Алиса Владимировна Лютова.

– Ну, все, теперь Сева влип! – сказал, дослушав до этого места, Сашка Баринов.

А Зойка сузила глаза и спросила:

– Нельзя ли увидеть фотографию этой девушки? Мы, видите ли, могли знать ее не по имени, а только в лицо – сами понимаете, в рекламном бизнесе крутится множество красавиц, всех не упомнишь.

– Можно и фотографию, – кивнул опер в сером, водружая себе на колени потрепанную спортивную сумку.

От долгого употребления она утратила изначально кубическую форму и топорщилась интригующими выпуклостями в самых неожиданных местах. Поклоннику теории Ломброзо рельеф поверхности этой сумки сказал бы гораздо больше, чем шишки на черепе ее хозяина. Одна из выпуклостей отчетливо обрисовывала контуры плоской поллитровки, в другой угадывались плоскогубцы.

Это мне ужасно не понравилось. Я сразу представила себе, какие методы может использовать этот сумчатый опер для получения свидетельских показаний.

Вскрыв один из наружных карманов своей кошмарной торбы, ее владелец достал конверт, а из него вынул несколько фотографий. Едва взглянув на них, чувствительная Зоя скривилась и оттолкнула снимки со словами:

– Нет, я ее точно не знала…

Мы с Сашкой переглянулись и дружно хмыкнули. Зойка, видимо, ожидала увидеть что-то вроде стандартного портфолио фотомодели – набор высокохудожественных снимков, представляющих красавицу в самом лучшем виде. А тут…

Нет, по части колористики к фотографу претензий не было: сочетание золота с синим и белым смотрелось богато и ярко, несмотря на то что снимали ночью, со вспышкой, что обычно заметно искажает цвета. А вот композиция картинок отнюдь не радовала.

Светловолосая женщина в приталенном синем пальто утопала в перине из сухих листьев – такой сюжет при других обстоятельствах можно было бы подать весьма эротично. Но красивое лицо фотомодели было искажено гримасой, голова неестественно склонилась к плечу, алая помада размазалась по щекам, и в положении тела не угадывалось ни единого намека на игривость. На других снимках отдельные части общей картины были запечатлены более крупными планами.

Я с трудом сдержала возглас изумления.

– Ну? Знакомое лицо? – не дождавшись бурной реакции от нас с Бариновым, спросил опер в синем.

– Нет, – покачал головой Сашок.

– Да, – неохотно призналась я, предчувствуя, что этим актом гражданской сознательности обеспечиваю себе нескучный денек в компании опера с плоскогубцами. – Я видела ее вчера. Она приходила к нашему соседу, частному детективу Эдику Розову, но не застала его. Эд как раз надолго застрял в туалете, а я караулила его кабинет. Эта женщина заявила, что у нее вопрос жизни и смерти, но не пожелала мне ничего рассказать.

Зойкины красиво подведенные глаза приняли форму перезрелых персидских огурцов. Сашок незаметно для оперативников, цепко уставившихся на меня, покрутил пальцем у виска. Мол, дура ты, Кузнецова, сейчас тебе устроят развеселую жизнь!

Так и вышло. Подробности моего трехминутного разговора с Алисой Лютовой из меня вытягивали три часа. Зое, Сашке и опоздавшему к первому акту марлезонского балета Эндрю Сушкину тоже досталось: из ребят вынули душу, расспрашивая о Полонском. Только Броничу повезло, он явился, когда опера уже ушли, и сразу же дал понять, каково его отношение к происходящему, – велел Зойке объявить открытой вакансию штатного креатора.

– Но, Михаил Брониславич! Может быть, Сева еще вернется? – попытался возроптать коллектив.

Шеф повернулся в дверях и окинул сотрудников тяжелым взглядом. В данный момент он мог бы позировать для никем еще не написанной картины «Иван Грозный, желающий убить хоть кого-нибудь». А отдельно взятые глаза нашего офисного повелителя хорошо вписались бы в летний натюрморт «Дары природы» – они были удивительно похожи на спелые ягоды крыжовника: желтые, мутные, в темных точках и красных прожилках.

– Открыть вакансию, – повторил он и скрылся в своем кабинете, гулко хлопнув дверью.

– Прощай, Полонский! – прошептал Сашка Баринов. – Ты был хорошим товарищем, и мы любили тебя!

Сушкин, по-мужски приятельствовавший с Севой, запустил в Сашку видеокассетой.

– Ну, не так любили, как могли бы! – увернувшись и подставив под удар поп-звезду на рекламном постере, поправился Баринов.

Зоя зашипела и метнула в него яблоко, так же доставшееся поп-звезде.

– Слушайте, объявите-ка уж сразу и мою должность вакантной! – в сердцах воскликнула я, подскочив к вешалке с верхней одеждой. – В такой обстановке совершенно невозможно работать! Все, чао! Для начала я беру отгул, а там посмотрим!

Путаясь в рукавах, я напялила куртку, забросила на плечо сумку, выскочила в коридор и с топотом промчалась в направлении лестницы. Спустившись на один пролет, я прислушалась: меня никто не преследовал.

«Прекрасно, – одобрил мои действия внутренний голос. – Пусть думают, что у тебя истерика. За срыв дисциплины на нервной почве Бронич тебя не уволит, тем более что в связи с потерей Севы тебя нынче некем заменить».

Мне не терпелось освободиться для творческой работы, которая не была вменена в мои обязанности, однако могла оказаться для агентства «МБС» гораздо более полезной, чем сочинение очередного слогана или даже целой рекламной концепции. Чтобы вернуть нам Севу Полонского, я была готова на многое. Даже на новый опыт любительского сыска.

Я ничего не сказала операм про карточку, которую Алиса Лютова оставила на столе в кабинете Эдика Розова. Зачем она им? У них в руках основной гражданский документ убитой, а там и прописка, и все паспортные данные. Мобильник Лютовой тоже у них, так что ее телефонный номер они уже знают. Кроме того, я была уверена, что никакому следователю и в голову не придет такой хитрый ход, какой придумала я.

С карточкой и заранее приготовленными деньгами я пришла к Веронике Крохиной и заявила:

– Верка! Вот тебе триста рублей и крючок для выуживания информации из астрала. Посмотри-ка на эту карточку и расскажи мне о ее владелице все, что только сможешь!

– Двести, – сказала Вероника, вернув мне одну сотенную бумажку. – Ты вроде уже постоянный клиент, так что можешь рассчитывать на скидки. Что за карточка? Дай-ка…

Верка двумя пальцами, как рентгеновский снимок, осторожно взяла визитку и поднесла ее к глазам.

– Давно она у тебя?

– Со вчерашнего дня, а что? – Мне было непонятно, какое это может иметь значение. – Ты намекаешь, что я могла стереть с нее хозяйскую ауру?

– Конечно, могла!

Верка энергично потерла карточку о свою шерстяную юбку и снова посмотрела на то, что осталось от ауры.