– Хал! – выдохнула я.

Он зашевелился на ковре и, сжав мои пальцы, освободился от захвата. На лбу его наливался всеми красками радуги синяк: верно, именно туда я угодила ударом локтя. Локоть ныл.

Ну и череп у этого Хала!

– Ладно, сделай лицо попроще, – сказал он. – Я тебе немножко поддался. Можешь радоваться. Пойду прикладывать ко лбу примочки.

– И что это за ночные визиты? – выговорила я.

– Вас проверяли, – лаконично отозвался Хал.

– Кто?

– Ну уж, разумеется, не я. Мне до вас нет дела.

Я подняла взгляд к двери и негромко произнесла:

– Алексей Павлович, я ведь знаю, что вы там. Выходите.

Маминов показался в проеме двери. Его лицо было мрачно, губы поджаты. На макушке ерошился непокорный, почти мальчишеский рыжий хохолок.

– Так было нужно, – коротко и сухо сказал он.

– Надеюсь, он не заряжен? – кивнула я на пистолет.

Банкир пожал плечами:

– Разумеется, заряжен. В противном случае Халу проще было бы взять в руки, скажем, отвертку или молоток.

Я изумленно взглянула сначала на Халмурзаева, потом на Алексея Павловича. Последний скрипуче выговорил:

– Я понимаю, что мои действия могут быть расценены как оскорбление. Чтобы этого не произошло, оцените их в денежном эквиваленте. И посоветуйтесь со своим боссом. Надеюсь, он будет менее критичен, чем вы.

Я пристально посмотрела на тонкое, строгое лицо банкира не у дел, бледное, с чуть скривленным уголком рта, и холодно отозвалась:

– Ваши действия действительно были из ряда вон. Да и ваш телохранитель пострадал.

– Назовите сумму, – спокойно прервал Маминов, – я привык платить за свои немотивированные поступки. Тем более что у меня их можно перечесть по пальцам одной руки.

– За мотивированные порой платят дороже, – ответила я. – Мне не подходит ваше предложение, Алексей Павлович. Вместо денег гарантируйте мне, что никогда больше не пойдете на подобные действия. Родион Потапович просил вас слушать его советы. Не нужно самодеятельности. Тут одно из двух: или вы нам доверяете и делаете так, как считает разумным Родион Потапович, или же вы нам не доверяете и делаете что хотите, но наше агентство устраняется от ведения дела. Иначе мы не сможем работать на вас. Я ясно выразилась, Алексей Павлович?

Неожиданно взял слово Хал:

– Шеф, она правильно говорит. Дельная баба. Послушайте ее.

– Она тебе что, мозги на свой лад вправила?

Хал помолчал, потом сказал:

– Просто двигается профессионально. Все по делу. Вот так, шеф.

И он умолк, теперь уже надолго – слишком непривычно было для Хала такое красноречие. Наверно, он будет молчать как минимум пару недель. И, кажется, слова Хала произвели впечатление на Маминова, потому что он пожал плечами, а потом жестом велел телохранителю выйти. Присел на краешек кресла и сказал:

– Хорошо. Я прошу меня извинить. Не знаю, что меня дернуло… В общем, прошу меня извинить, – еще раз повторил он. – Что вы думаете обо всем этом?

– О деле?

– Нет, о доме. Его, между прочим, проектировал мой отец.

– Он архитектор?

– Да. По образованию. То есть нет… У него театральное образование. Но он смыслит в архитектуре. А вообще он обычный строитель. Он возглавляет одну небольшую строительную фирму, специализирующуюся на производстве кирпича, бетонных блоков и ряда других строительных материалов. Девяносто процентов акций это фирмы – у нее пышное название «Ренессанс» – принадлежит «ММБ-Банку», – верно, по привычке сообщил Маминов.

– Да, ваш отец очень своеобразный человек.

– Просто вы не видели остальных членов моей семьи, – веско выговорил Маминов.

– Да нет, я же видела вашу жену Елену, с которой познакомилась на вашем юбилее несколько дней тому назад.

– Правильно, – отозвался он. – Я как-то забыл.

Я только сейчас заметила, что он был слегка навеселе.

– Дела отцовской фирмы идут неплохо, – продолжал Маминов, – особенно если учесть, что они работают преимущественно на моих заказах и кредитуются моим банком. Да и вообще мой отец человек крайне коммуникабельный и уживчивый, и заострять на нем внимание не стоит.

«Крайне коммуникабельный и уживчивый» – интересное словосочетание, отметила я. Примерно то же самое, что «до мерзости добрый» или «до отвращения милый». А ведь Маминов языком владеет. Чего это вдруг? Наверно, потому, что не нравится ему эта коммуникабельность отца и его веселый нрав. Кажется, Павел Борисович и выпить не дурак, и женский пол продолжает любить с не совсем приличествующей его возрасту прытью. Да он и сам, Павел Борисович, показал это на приеме у Леонида Ильича, когда лез ко мне целоваться.

– Моя сестра Марина, – продолжал банкир. – Она учится в институте. Каком, честно говоря, я не помню. Круг знакомств у нее очень широкий, я бы сказал, даже чересчур. Я пытался провести там селекционную работу, даже прислал своих людей, но сестра меня не поблагодарила.

– Селекционная работа? – чуть усмехнулась я.

Маминов буркнул:

– Да, что-то вроде этого. Я же говорил, у моей сестры широкий спектр знакомств. Куда более широкий, чем у моей жены.

– А жена… – начала было я, но экс-банкир лениво прервал меня:

– А что? Моя жена – прелесть. Она загорает в Мексике, стреляет всяких зверюшек в Африке, шляется по Елисейским Полям, а в Москве номинально содержит салон красоты. Вернее, оплачивает его наш банк, а она числится директором. По-моему, умудряется даже что-то там делать, хотя ума не приложу, что и когда. Впрочем, ее настолько не устраивала роль так называемой домохозяйки при богатом муже, что она вполне могла раскопать себе поприще для активной деятельности в этом салоне. Это все влияние нравов, как любит важно тявкать ее maman.

Я улыбнулась с неприкрытой иронией, да и было от чего: этот сдержанный, в своем роде тактичный человек демонстративно не выдерживал нейтрального тона в оценках жены.

Он еще что-то говорил, а потом прервал сам себя:

– Ладно, уже поздно. Хал, наверно, думает, что я вас тут трахаю. Только не обижайтесь. А что он еще может подумать, Мария? Завтра у нас насыщенный график, – сказал он, вставая с дивана. – Я решил снова занять место председателя правления банка, освободившееся после смерти Телемаха. Спокойной ночи.

Сообщив это, Маминов ушел, плотно прикрыв за собой дверь.

* * *

Я проворочалась до трех ночи. После посещения Хала и его шефа и речений последнего сон начисто отскочил, словно и его, как лоб Халмурзаева, ушибла я локтем. Сонливое, полудремотное состояние наконец дозрело до того, чтобы перейти в сон. Мешал какой-то шум за окном, как будто кто-то ругался в плотно закрытом помещении, но ругался так основательно, что звуки просачивались и доходили до моих ушей. Я повернулась на другой бок и через несколько минут наконец заснула, интуитивно осознав, что ничего таящего угрозу в этом назойливом шуме нет.