Я отправился в Нью-Йорк, чтобы взять интервью у профессора Саула Кассина, одного из самых выдающихся исследователей этой темы в мире.

Саул Кассин нисколько не удивился, узнав, что подростки из Фалуна сознались в поджогах. Самым удивительным ему в этой истории показалось то, что тринадцатилетняя девочка, посаженная в одиночную камеру и подвергавшаяся суровым полицейским допросам, продолжала отрицать свое участие в преступлении в течение трех суток.

— Очень редкий случай, чтобы ребенок тринадцати лет продержался три дня, — сказал Саул Кассин. — Большинство признаются через несколько часов или в первые сутки.

Профессор Кассин подтвердил свои утверждения целым рядом поразительных случаев, когда подростки сознавались в тяжких преступлениях, к которым однозначно не могли иметь отношения.

Когда я общался с «подростками», сознавшимися в поджогах, им было уже за пятьдесят, и в конце концов восемь из них согласились участвовать в съемках моего документального фильма. Они испытывали огромное облегчение от возможности наконец-то рассказать свою историю, а полицейские, проводившие расследование, признали, что оно проводилось не лучшим образом и что им так и не удалось установить истину касательно поджогов.

Фильм показали на шведском телевидении под рубрикой «Документ» 30 марта 2008 года. Он заканчивался моими словами:

«Не могу не задаться вопросом: сколько еще на свете людей, признавшихся в тяжких преступлениях, которых они не совершали?»

Я понятия не имел, кто из этих двоих прав — Губб Ян Стигссон или Лейф Г. В. Перссон. Все дебаты по поводу Томаса Квика казались начисто лишенными смысла. Шесть единодушных решений суда признали Квика виновным в восьми преступлениях. Стало быть, судьи сочли неоспоримым, что он совершил все эти деяния. Однако несколько вполне разумных людей утверждали, что он невиновен во всех тех преступлениях, за которые осужден.

«Но это же просто невозможно, — думал я. — Если имелось достаточно доказательств, чтобы осудить Квика за восемь убийств, то наверняка относительно легко показать, что Перссон, Гийу и другие скептики ошибаются».

С другой стороны, если Квик невиновен, то верны слова Лейфа Г. В. Перссона о том, что это величайший правовой скандал в истории Швеции.

Лично у меня не было никакого собственного мнения по поводу виновности Квика, и тем более я не претендовал на то, чтобы установить истину в данном вопросе. Моя идея заключалась всего лишь в том, чтобы сделать документальный фильм о самих дебатах и ярких личностях, в них участвующих.

Впрочем, вероятно, имелась некая интуитивная связь между только что приобретенной информацией о ложных признаниях и горячим желанием взяться за Томаса Квика, которого многие более десяти лет называли главным серийным псевдоубийцей в стране.

После того как вышел в эфир документальный фильм о пиромане из Фалуна, я прочел несколько книг, посвященных Томасу Квику, и 22 апреля решился написать ему первое осторожное письмо.

«Стюре Бергваль, случайно натолкнувшись в антиквариате на Вашу книгу „Оставаться“, читаю ее с большим интересом, хотя и с некоторым неприятным чувством.

[…]

Мне известно, что Вы много лет назад отвернулись от журналистов, и глубоко понимаю Ваш выбор, однако хочу все же задать вопрос, можно ли с Вами встретиться. Хочу подчеркнуть, что это не является просьбой об интервью! Ничто из того, что мы будем обсуждать на этой встрече, не будет опубликовано — я просто хотел бы с Вами побеседовать. Я глубоко убежден, что такая встреча могла бы многое дать не только мне, но и Вам».

Ответ пришел несколько дней спустя: меня ждали в Сэтерской больнице.

Готовясь к встрече, я стал читать решения суда и статьи, написанные по поводу этого дела. Объем материала был ужасающий.

29 мая 2008 года, за три дня до моей первой встречи со Стюре Бергвалем, я позвонил Яну Ульссону.

Комиссар криминальной полиции на пенсии Ян Ульссон имел за плечами свыше тридцати лет опыта работы в качестве специалиста по расследованию убийств и криминолога. Он работал заместителем начальника технического отдела стокгольмской полиции и возглавлял группу по составлению профиля преступника в Национальном полицейском управлении. Меня же более всего интересовал тот период в его карьере, когда он являлся начальником криминологической части следствия по делу об убийстве голландской четы у озера Аккаяуре и Йенона Леви в Рёрсхюттане.

Ульссон не стал скрывать, что считает Томаса Квика ошибочно осужденным и что собственноручно писал дебатные статьи об этом правовом скандале. Поскольку он к тому же сам являлся полицейским, это обеспечивало ему совершенно особое положение в пестрой компании скептиков, ставивших под сомнение виновность Квика.

Мне хотелось услышать его собственный рассказ о том, какие факты убедили его в том, что Квик осужден невинно. Он любезно нашел время для этого разговора и в свойственной ему задумчивой манере изложил более десяти обстоятельств, давших ему повод усомниться в виновности Квика. Его рассуждения касались тех двух дел, в которых он лично принимал участие. В моем понимании критика Ульссона сводилась к трем недостаткам, имевшим ранг системных ошибок.

Во-первых, следователи односторонне искали подтверждения признаниям Квика. Сведения, говорившие об отсутствии его вины, игнорировались и далее не исследовались.

Во-вторых, один и тот же прокурор возглавлял предварительное следствие по всем делам, и допрашивал Квика всегда только один следователь. После первого решения суда следователям стало почти невозможно сомневаться в словах Квика — и ситуация лишь усугублялась с каждым новым приговором. По мнению Ульссона, следователи стали «заложниками заключенного».

В-третьих, состязательность процесса означает, что процесс является битвой между прокурором и защитой. Поскольку адвокат Клаэс Боргстрём не ставил под сомнение доказательства виновности Квика, вся система дала сбой.

После двух продолжительных интересных бесед с Яном Ульссоном я прочел дебатные статьи, написанные им в разные годы. Статья в «Дагенс Нюхетер» в разделе «Дебаты» от 3 октября 2002 года заканчивается такими словами:

«Томас Квик утверждает, будто он убил всех этих людей. Обращаюсь к нему с призывом: заткни рот всем тем, кто сомневается и вселяет сомнения в окружающих. Посрами меня за то, что я дерзнул поставить под вопрос правдивость твоих слов. Все, что для этого нужно, — представить одно явное доказательство. Какую-либо часть тела, которые, по твоим словам, ты сохранял на память, какой-либо предмет, украденный тобой у жертвы. В ожидании этого я призываю прокурора поднять вопрос о пересмотре дела».

Я сам подумывал о том, чтобы предложить себя в качестве инструмента, при помощи которого Стюре Бергваль мог бы заткнуть рот Яну Ульссону, Яну Гийу, Лейфу Г. В. Перссону, Нильсу Виклунду и прочим, утверждавшим, что он все придумал. Если у Квика и вправду имелись «тайники» с припрятанными частями тел, он мог спокойно рассказать о них мне, не выдавая их полиции, что, как утверждалось, являлось психологическим барьером и не позволяло ему сообщить о местоположении трупов. Я намеревался предложить свои услуги в том, чтобы принести какой-либо предмет из его тайников, отдать его на анализ, — и все вопросы были бы сняты.