– Спасибо, что вызвали скорую! – Кыса почувствовал, что в глазах накопилась влага и он больше не может себя сдерживать.

Отвернулся к двери, дрожащей рукой полез в карман за ключами и вместе со связкой выронил на бетонный пол платок с уже высохшей кровью Угаренки. Хлопковый комок распустился бордовым пионом. Кыса быстро поднял платок, спрятал в кулаке красное, оставив тоненькую нетронутую полоску ткани и промокнул ей глаза. Казалось, соседка не заметила крови.

– И я ей говорю: «Теть Люб, вам плохо? Давайте скорую вызову?!» А она мне: «Ванечка придет, суп захочет, а у меня лапша закончилась, я спички брошу, они покипят подольше и разбухнут как надо!» Ну, тут я и поняла, что надо срочно врача.

Кыса почувствовал слабость в ногах. Слезы лились, как горячая вода из протекающего крана. Соседка мячиком скакнула к двери Петровских и сжала Кысу в упругих объятиях. От нее успокаивающе пахло куриным бульоном и луковой зажаркой на сливочном масле. Кыса постоял, подышал, затем нехотя высвободился и, еле различая сквозь муть дверной замок, все-таки справился с ним и шагнул в прихожую.

Дома все выглядело так же, как утром. На миг поверил, что ничего не произошло и мать, как обычно, сидит за компьютером. Не разуваясь, Кыса рванул в комнату. На выключенном мониторе возникло его вытянутое отражение. Оперся на спинку компьютерного кресла, то скрипнуло и чуть отъехало от стола, как бы приглашая. Он быстро сел и мышкой оживил монитор, смотреть на собственное лицо было невыносимо. А что, если это расплата? Бедная мама, она-то тут при чем? Кликнул на значок часов, вспомнил, что снова опаздывает. Надо позвонить и отменить заказ, теперь у него есть уважительная причина. Никто не станет оставлять гневных отзывов за неявку, если больна мать. Где-то была визитка. Кыса, не вставая, переваливаясь с боку на бок, проверил карманы джинсов, вытащил и аккуратно, боясь порвать, расправил злосчастную кабальную расписку. Только бы все было не зря. Решил, что сначала уладит дело с заказчицей, потом сразу в больницу. Вскочил, обшарил рюкзак, каждое отделение – ничего, пошел по второму кругу, теперь уже выложил все барахло на стол, просунул палец в дырку подклада и пропальпировал рюкзак снова. Да и черт с ней. Сама позвонит. Поеду сразу в больницу. Кыса вырубил компьютер и в темном отражении рядом со своей рукой заметил кровавый платок. Схватил его за краешек, словно дохлую летучую мышь, и потащил на кухню. Надо его уничтожить.

На плите стояла пустая эмалевая кастрюлька. Обычно мать варила в ней мойву для себя и дворовых кошек, которых она подкармливала из разрезанной коробки из-под молока. Под ногой у Кысы мягко хрустнуло: тот самый злосчастный коробок. Надо позвонить в больницу. Загуглил номер четвертой городской и нажал иконку вызова. Пока шли гудки, пустил газ в конфорке и щелкнул розжигом. Прозрачное голубое пламя затанцевало под смятым платком. Кыса опустил руку ниже, и темные края ткани тут же занялись, заплясали рыжие языки, поползли вверх. Кыса ловко сбросил горящий шар в кастрюльку. Запахло жареной картошкой.

Когда в больнице взяли трубку, Кыса растерялся. Он почему-то думал, что, как только позвонит, там сразу поймут, кто он, и все расскажут. А тут пришлось, заикаясь, тараторить, потому что по тону дежурной сестры было понятно, что ей не до светских бесед и надо быстрее сообщить, чье состояние его интересует.

– Любовь Петровская? – переспросила медсестра уже не так деловито, а как будто с сожалением. – Ее на операцию повезли.

– На какую?

– Сейчас уточню, – сестра снова заговорила деловито. – Я только приняла смену.

Кыса догадывался, что за операция. Смотрел на черные, похожие на рваные крылья бабочек, складки догорающего платка, а видел мамины ноги, усеянные страшными пятнами. Кто-то в перчатках цвета молочной пенки схватил их, взвалил на плечо как поленья и понес прочь от тела.

– Ясно, – ответил Кыса, нажал на отбой, выключил плиту.

Теперь торопиться некуда, мать не скоро придет в себя. Кыса сначала забил гвоздь в ванной, затем перешел в гостиную, уселся за компьютерный стол и полез в историю браузера. Нажал «Восстановить все вкладки». Видимо, мать вела активную жизнь в социальных сетях.

Кыса регулярно чинил компьютеры пожилых людей, его часто просили создать страницы «ВКонтакте» или на «Одноклассниках». Заказчики тыкали пальцем в папку на рабочем столе с названием какого-нибудь семейного праздника и даты, типа «крестины Маши 27 июля 2018», выбирали оттуда фотографии, где больше народу и хорошо и богато получился стол, и заливали все в сеть.

Кыса приготовился было увидеть на странице матери немногочисленные семейные карточки, где он всегда получался смазанно, но нет. Ни его, ни Аньки, ни внучек. Даже с аватарки на него смотрела незнакомка. Кыса обновился, перепроверил. Да, Любовь Петровская. Но перед ним молодая женщина, ей нет и тридцати пяти; русые волосы до плеч, большие серо-зеленые глаза, крупный силиконовый рот. В шапке профиля указано, что она начинающая актриса. Вот уж точно звезда без «Оскара»! Кыса не сдержал ухмылку.

В углу экрана вылезло сообщение. Кыса смутился. Глаза выхватили строчки, ему не предназначенные. Мамин виртуальный друг соскучился. Следом еще одно уведомление и еще. Надо все позакрывать, самому Кысе не понравилось бы, что кто-то роется в его переписке. А что он вообще сюда полез? Анька!

С сестрой он давно перестал общаться. И более того, когда обзавелся новым телефоном, запретил матери давать номер. Раздобыть его, конечно, не составляло труда, контакт есть у девчонок Угаренко, вот только Анька не общалась и с дочками. «Ну и семейка», – подумал Кыса и полез в чаты. Переписка пестрела мужскими именами и снимками.

Наконец долистал до иконки сестры. На аватарке молодая Анька, такой она сбежала в свой Париж. А красивая все-таки, смотришь и понимаешь, что не зря она укатила, достойна большего, чем брак с этим жлобом Угаренкой.

Он не собирался читать переписку сестры с матерью, только глянул, есть ли фотографии. Какая она сейчас, родила ли еще детей, маленьких лягушатников? Хотя мать наверняка сообщила бы о французских внуках. Да, фоток из французской жизни не так уж много. Анька на фоне Эйфелевой башни (ну куда ж без нее), на фоне симпатичного штукатурного домика со ставнями, похожими на стиральные доски, полусидит на капоте шикарного алого спорткара, в каком-то кафе под полосатым тентом с белыми усиками от капучино. Ну и просто пейзажи, как с открытки, да круассаны. Стоп, кажется, этот замок на вершине небольшой горы он видел в рекламе какой-то турфирмы, и другие снимки слишком красивые и слишком профессиональные. Вот ведь как Анька любит хвастаться! Странно, но за годы почти не изменилась. А мать показывала свои больные ноги и пересылала селфи своих «бойфрендов»: все молодые, один совсем щенок за рулем крузака, другой – хипстер в кафе за ноутбуком, а вот еще парочка качков, пресс, как лоток со слойками из советской булошной.

Кыса решил звонить. Надел мамины наушники, отрегулировал их и кликнул мышкой по значку телефонной трубки. Аня ответила быстро, гудка два-три, и такое бодрое:

– Мам, пгррривет!

А какая у нас с Парижем разница во времени вообще? Ладно, неважно.

– Привет, Ань, – бормотнул неразборчиво, тут же добавил вопросительное. – Аня?

– А кто это говорит? – родным голосом ответила сестра.

– Иван.

Пауза. Наверное, смотрит на экран, соображает, что за глюк.

– Петровский, брат твой! – воскликнул Кыса и откинулся в кресле.

– Что случилось, Вань? – говорит раздраженно, будто брат надоедает ей с утра до вечера. – Где мама?

– В больнице. Ты же видела ее ноги.

– Видела. И что теперь? Отрежут? – буднично, словно речь шла о стрижке, спросила Анька.

– Отрезали. Поэтому и звоню, – Кыса втянул сквозь зубы воздух, – ты вообще как сама?

– Нормально. А ты?

– В долгах перед бывшим твоим, – сказал и снова испытал чувство облегчения, больше никакой кабалы. – А теперь нужна будет реабилитация, сиделка.

– Мама сиделку к себе не подпустит.

– Я, что ль, буду ее подмывать и всякие процедуры проделывать? – вспыхнул Кыса. – Она же твоя мать.

– Такая же моя, как и твоя. И твою задницу она тоже мыла, не нанимала для этого гувернера.

– Что ты несешь?

– А что ты мне звонишь? Я должна бросить все и приехать, чтобы что?

– Да не приезжай! – психанул Кыса и зажевал до мяса щеку.

– Нет у меня денег, – спустя несколько секунд ответила Анька.

– Ну, у француза своего попроси, разок не поест устрицы, а матери помощь.

– Вань, все не так. – Аня тяжко вздохнула. – Француз мой беден как церковная мышь.

– А как же спортивная машина? Дом? Я видел фотки… Или? Ты что, матери пыль в глаза пускала? Это не твой спорткар, получается? На чужое авто жопу взгромоздила.

– А ты чужие деньги не считай!

– И что, доказала матери что-нибудь? Самоутвердилась