Он аккуратно её приобнял, словно они впервые танцевали вальс. Джейн закрыла глаза и приподняла подбородок, лицо её лишь на четверть выражало желание, и на три четверти страх. Флетч поцеловал её. Их губы едва соприкоснулись, но это было лишь частью того, что он хотел. Точно так же они поцеловались в прошлый раз.

   Когда всё закончилось, он её отпустил.

   - Хорошо? - спросил Флетч.

   Джейн кивнула.

   - Хорошо. Спасибо.

   Она посмотрела на окно, в комнату, куда угодно, только не на него.

   - Мне было непросто. Прости. Если решишь передумать, я пойму.

   - Только не я. Я знал, что на дороге будут ухабы. Но сама дорога-то есть. За эти два года...

   Продолжать он не стал, да и не надо было.

   - Поступим, как ты сказала. Поживём, увидим, как всё пойдёт. Договорились?

   - Договорились.

   Джейн протянула руку.

   Флетч пожал её.

   - Я тебе подарок принёс, - сказал он и вытащил две пачки "Лаки Страйк".

   - Ого!

   Джейн едва не вырвала их у него из рук.

   - Нынче это гораздо лучше роз.

   Она распечатала пачку и сунула в рот сигарету. Флетч прикурил ей.

   - Ого! - повторила Джейн после первой затяжки.

   - Пойду я.

   Останавливать его она не стала, хоть Флетч и желал обратного. Коснувшись дверной ручки, он остановился.

   - Ещё одно. Если меня отправят служить дальше, а меня точно отправят, я за тебя поквитаюсь.

   - Ага.

   Джейн ещё раз глубоко затянулась.

   - Договорились, Флетч.

   Осень. Почти тридцать лет это слово для Хиро Такахаси оставалось лишь словом. На Гавайях всегда лето. Чуть теплее, чуть холоднее, чуть суше, чуть влажнее, но всегда бесконечное лето.

   Но теперь, несмотря ни на что, вернувшись в Японию, Хиро снова увидел различия во временах года. Южная оконечность Хонсю всегда славилась хорошей погодой, а Внутреннее море отлично в этом помогало. Хиро полагал, что здесь не будет так же отвратительно, как на Хоккайдо, где каждую зиму случались снежные бури. И всё же, здесь было холоднее и противнее.

   "Я зажрался", - подумал он.

   Власти делали всё, чтобы он был счастлив. Передачи с Гавайев сделали его на родине своего рода знаменитостью. А угрюмая знаменитость - это очень нехорошо.

   Хиро думал, что будет счастливее, если его поселят в префектуре Ямагути, там, где он родился. Он съездил в родную деревню. Там у него остались брат с сестрой и несколько старых знакомых. Встреча вышла более неловкой, чем он предполагал: никто не знал, что сказать. После стольких лет разлуки, у Хиро не осталось ничего общего ни с родственниками, ни со старыми приятелями.

   Наверное, те, кто всем здесь заправляли, поступили разумно, перевезя его в большой город. В деревню он может ездить, когда захочет, если захочет. Префектура Ямагути оставалась преимущественно сельской. Здесь постепенно расцветала жизнь, но, сравнивая с Гонолулу, это место оставалось до ужаса сонным.

   Например, тут не было ни одного города с первоклассными средствами вещания. Властям хотелось, чтобы он продолжал выходить в эфир, чтобы хоть как-то компенсировать потерю Гавайев. Никто так и не вышел и не сказал прямо, что Гавайи потеряны. О них просто перестали говорить в новостях. Хиро надеялся, что сыновья пережили бои. Ещё он надеялся, что при американцах они будут счастливы. Сам он понимал, что при них он счастья не обретёт, а американцы не будут счастливы видеть его рядом с собой.

   Хиро сошёл с троллейбуса на ближайшей к радиостанции остановке. Она находилась всего в квартале от Зала Промышленного Развития в центре города. Хиро посмотрел на север и увидел уткнувшиеся в небо горы Тюгоку. Снега на их вершинах пока не было, но ближе к зиме он появится. С момента возвращения с Оаху снега старик пока не видел. Он подумал, что просто видеть его - не так уж плохо. Но жить среди него... Придётся жить, будет жить, вот и всё.

   - Здравствуй, Такахаси-сан, - приветствовал его местный ведущий по имени Дзюнтиро Ходзуми. Он напоминал Хиро дешёвое подобие Осами Мураты. Он сыпал грубыми и глупыми шутками и постоянно дышал прямо в лицо, показывая, какой он близкий друг. Впрочем, ведущий обладал приятным баритоном.

   - Сегодня поговорим о твоём возвращении в Японию?

   Хиро думал над этим. Он вспомнил жутко переполненную подводную лодку, вонь, которая буквально сшибала с ног. Он вспомнил свой всепоглощающий страх, когда лодка, раскачиваясь и маневрируя, прорывалась сквозь кольцо американских кораблей, стоявших вокруг Оаху. Вспомнил он жуткий писк вражеского эхолота и гулкий грохот глубинных бомб. Хиро вспомнил, как тряслась подлодка, словно вокруг трясло всё море. И он вспомнил, как страх превратился в ужас.

   Понимал ли Ходзуми, о чём спрашивал? Хотел ли он, чтобы слушатели обо всём этом узнали? Что с ними сделает правительство, если они выпустят всё это в эфир? Ничего хорошего. В этом Хиро был уверен. Он тактично произнёс:

   - Может, поговорим о чём-то другом, Ходзуми-сан...

   Тот, на удивление, уловил намёк. Его широкая ухмылка оголила золотые передние зубы.

   - Как скажешь. Как насчёт, тогда, поговорить о прелести настоящего риса, который растёт только на родине?

   - Хорошо. Давайте об этом, - сказал Хиро.

   Рис здесь, действительно, был намного лучше той слизи, которой он питался с начала оккупации. Порции тоже здесь были больше тех, что получали жители Оаху, не намного, но больше. Обо всём этом можно рассказать так, что местные решат, будто так было всё время, пока Хиро жил на Гавайях. Старик начинал понимать, как тут всё устроено.

   Студия напоминала ему радиостанцию KGMB, из которой вёл передачи Мурата. Обстановка, кажется, была точно такой же. Неужели японцы забрали её у американцев? Хиро бы не удивился. Даже жесты звукоинженеров за стеклом были такими же.

   - Отличная работа! - сказал Хидзуми, когда передача закончилась. - Отличная работа!

   - Аригато, - ответил Хиро.

   Ещё один рабочий день закончен.