— Мы просто не спустим с Лейни глаз! — заявил Уильям.

Констебль бросил на своих посетителей полный скепсиса взгляд. Усталый Тим на костылях и Уильям, которому стало плохо при виде трупа. В качестве охранника ни тот, ни другой не годится.

— Вам лучше знать, мисс Лейни, — наконец произнес он. — Но помните, что по крайней мере духи маори перестанут защищать вас, если вы уедете из Греймута. — Он устало улыбнулся.

— Да вчера они тоже не очень-то помогли, — заметила Лейни.

Уильям и Тим сразу же начали спорить, как только вышли из бюро и последовали за мировым судьей на телеграфную станцию. Илейн испытывала странное легкое ощущение, она словно парила надо всем. Но было и еще кое-что…

— Мистер Фэрриер… мои родители в Квинстауне… мы не могли бы дать телеграмму им? Если уж все равно эта история всплывет…

Она успела увидеть, как отвечает мировой судья, потому что его губы шевельнулись, но слов его девушка почему-то не услышала. Все вокруг внезапно закружилось, почти как вчера, но на этот раз Илейн не вернулась к реальности, а утонула в каком-то облаке. Не то чтобы неприятно, но где-то очень, очень далеко…

Придя в себя, Илейн услышала голоса, которые доносились до нее словно бы издалека.

— Судя по всему, это оказалось слишком для нее…

— Ушиблась головой…

— Нельзя, чтобы с ней что-то случилось…

Последний голос принадлежал Тиму. И он казался каким-то пустым, отчаянным и усталым.

Илейн открыла глаза и увидела напротив себя доктора Лероя, который измерял ей пульс.

Тима и остальных в комнате не было… Судя по всему, ее принесли в маленький госпиталь. За спиной доктора суетилась Берта.

— У меня… что-то серьезное? — тихо спросила она.

Доктор Лерой улыбнулся.

— Очень серьезное, мисс Лейни! В ближайшее время вам следует как можно лучше питаться и не так крепко зашнуровывать корсет…

Теперь Илейн заметила, что кто-то расстегнул ей корсет и лиф, и тут же покраснела.

— И в первую очередь уладить личные дела, касающиеся развода и брака. Вы беременны, мисс Лейни! И, принимая ребенка, я предпочел бы обращаться к вам «миссис»!

— Когда ребенок родится, мы давно уже будем в Уэльсе! — с нежностью произнес Тим.

Берта Лерой сообщила ему новость и пропустила к Илейн. А вставать молодой женщине она собиралась разрешить только после нормального завтрака. Роли уже послали в булочную — а значит, весть разлетелась по Греймуту быстрее, чем это сумел бы сделать телеграф.

— Мы уедем от всего этого, — продолжал Тим. — Я больше не хочу опасаться Сайдблоссома.

— Может быть, когда ребенок родится, я буду в тюрьме… — пробормотала Илейн. — Ведь будет процесс, Тим, ты не можешь просто спрятать голову в песок… или в валлийскую угольную пыль. Я рада уже хотя бы тому, что мне вообще можно поехать в Бленем.

— Ты ведь не собираешься играть на пианино в Бленеме? Именно сейчас, в твоем состоянии! — Тим с недоумением смотрел на невесту.

Илейн погладила его по щеке.

— Я не больна, любимый, — нежно произнесла она. — А Кура сказала бы, пожалуй, так: если нельзя играть на пианино, значит, ты умер!

Кура ждала Илейн и Тима, которых врачи наконец отпустили.

— Уильям рассказал мне про малыша, — сдавленным голосом сказала она. — Ты… рада, правда?

Илейн рассмеялась.

— Конечно, я рада! Это самое чудесное, что случилось со мной в жизни! Но не переживай, я все равно поеду в Бленем. С завтрашнего дня возобновим репетиции, хорошо? Сегодня я еще не совсем пришла в себя. Да, я еще хотела отправить телеграмму…

— Об этом Уильям мне тоже уже рассказал, — произнесла Кура, и голос ее зазвучал несколько принужденно. — Ну, про Бленем и про телеграмму… Илейн, я знаю, что прошу слишком многого. Но ты не могла бы немного подождать? Если сейчас ты сообщишь родителям, они ведь через два дня будут здесь.

— Ну, через два дня — это вряд ли, но… — Илейн удивленно смотрела на кузину. Она не понимала, почему это волнует Куру, но, судя по всему, это было для нее очень важно.

— Илейн, если они найдут тебя, то найдут и меня тоже. Тогда следующая телеграмма отправится в Холдон, а я… Пойми же, Лейни, я не хочу, чтобы меня нашли пианисткой в баре! Если этот концерт в Бленеме будет успешен, я буду певицей с собственной программой, с собственным расписанием турне. Смогу сказать, что мы поедем в Лондон… — Глаза Куры засияли при одной мысли об успехе, но в голосе звучали сомнение и даже мольба: — Но если твои родители услышат, что я пою в «Уайлд Ровере», если они выяснят, что я целый год шаталась где-то без малейшей надежды на успех… Прошу тебя, Лейни!

Илейн помедлила. А потом кивнула.

— Неделя ничего не решит, — наконец сказала она. — Просто очень надеюсь, что все действительно пройдет успешно и твоя карьера певицы пойдет в гору. Я ведь никогда не считала себя музыкантшей…

Кура улыбнулась.

— Может быть, музыкантом станет малыш. Или малышка. В любом случае на день рождения вашего первенца я подарю роскошный рояль.

Путешествие в Бленем не показалось Илейн трудным. Напротив, она наслаждалась видами из окна кареты, скальными нагромождениями Альп, от которых зачастую захватывало дух, и виноградниками под Бленемом. Кура, в отличие от нее, ничего этого не замечала. Она смотрела прямо перед собой и, казалось, слушала мелодии, звучавшие только для нее одной. В своей личной вечности она переживала попеременно то ад провала, то счастье бурных аплодисментов. Уильям неотрывно смотрел на Куру. Создавалось впечатление, что он переживает по поводу предстоящего выступления не меньше, чем она, — и, конечно же, для него это тоже было началом чего-то нового. Если выступление будет успешным, он бросит заниматься швейными машинками и полностью посвятит себя тому, чтобы помочь жене стать знаменитой и достигнуть высот славы.

Кура и Уильям воспринимали этот концерт как поворотную точку в жизни — и Илейн иногда ощущала, что на ней лежит довольно тяжкое бремя. Кроме того, она волновалась за Тима, для которого трехдневное путешествие было очень утомительным. А ведь Илейн настояла на том, чтобы сделать дневные перегоны как можно короче. Они продвигались вперед практически с такой же черепашьей скоростью, как во время того злополучного путешествия из Квинстауна в Лайонел-Стейшн. Впрочем, дороги были не везде одинаковы, но в большинстве случаев плохо вымощены. После второго этапа Кура тоже начала жаловаться, что у нее все кости ноют. Тим ничего не говорил, но выглядел так, словно чувствовал то же самое. Он пытался убедить попутчиков, что у него хорошее настроение, однако Илейн замечала, как напряжено его лицо и какие глубокие тени залегли под глазами. Она слышала, как он стонет во сне, если ему вообще удавалось заснуть. Когда она ночами прокрадывалась в его номер в отеле, он чаще всего лежал без сна, погруженный в какую-нибудь книгу, чтобы отвлечься от боли в бедре. Все это заставляло думать о том, что шансы благополучно выдержать предполагаемый отъезд из страны, о котором он постоянно заговаривал, не очень велики.