– Я – доктор! – напыщенно сказал он.

– Нет, ты просто интерн.

Он негодовал, и они ехали молча. Затем, смягчившись, она повернулась и дотронулась до его руки.

– Ты настоящий джентльмен, – сказала она, – и иногда это очень кстати, хотя лично я предпочитаю искру гения.

– Это у меня есть, – упрямо сказал Билл. – У меня есть все, кроме тебя.

– Давай поднимемся ко мне, и я тебе расскажу то, чего не знает никто в этом городе.

Квартира была скромной, но обстановка говорила о том, что когда-то она жила в более просторном мире. Все было каким-то уменьшенным, как будто она ограничивалась небольшим числом любимых вещей – столик работы Дункана Файфа, латунная статуэтка Бранкузи, пара портретов 50-х годов.

– Я была невестой Джона Гришама, – сказала она. – Знаешь, кто это?

– Конечно, – сказал он. – Я организовывал подписку на его мемориальную доску.

Тело умиравшего Джона Гришама буквально развалилось на куски в результате его экспериментов с радиоактивными материалами.

– Я была с ним до конца, – быстро продолжала Тея, – и перед смертью он погрозил мне последним оставшимся пальцем и сказал: «Я запрещаю тебе терять себя по кусочкам. Это очень неприятно». Поэтому я, как послушная девочка, не сошла потихоньку с ума, но зато стала жесткой внутри. Вот почему я так и не смогла полюбить Говарда Дарфи так, как он хотел бы, несмотря на весь его шик и прекрасные руки.

– Понимаю. – Ошеломленный откровенностью, Билл попробовал ответить тем же. – Я всегда чувствовал в тебе какую-то отстраненность, что-то вроде… Ну, что у тебя есть что-то, о чем я не знаю.

– Да, со мной нелегко. – Она резко встала. – Ну вот, сегодня я потеряла хорошего друга, и я сердита, так что уходи, пока я не стала это демонстрировать. Можешь поцеловать меня на прощание, если хочешь.

– Сейчас это не будет ничего значить.

– Нет, будет, – возразила она. – Я хочу быть с тобой рядом. И еще мне нравится твой костюм!

Он послушно поцеловал ее, но, когда он шел к двери, ему показалось, что он очень далек от нее, отвергнут и очень юн.

На следующее утро он проснулся с чувством, что сегодня очень важный день; затем он вспомнил. Сегодня утром, передаваемый от первоклассного поезда к аэроплану, от аэроплана к санитарной машине, должен был прибыть сенатор Биллингс, и тяжелое тело, умудрившееся вместить и извергнуть столько чепухи за последние тридцать лет, должно было наконец поступить в распоряжение разумных людей.

«Я поставлю диагноз старикану, – цинично подумал он, – даже если для этого мне придется изобрести новую болезнь».

Этим утром обычная работа вызвала у него чувство утомления. Быть может, доктор Нортон оставит этот лакомый кусочек для себя, а Биллу не даст и взглянуть? Но в одиннадцать утра он встретил своего начальника в коридоре.

– Сенатор прибыл, – сказал он. – Я поставил предварительный диагноз. Идите запишите анамнез. Проведите осмотр побыстрее и сделайте ему стандартные анализы.

– Хорошо, – сказал Билл, но без особого рвения.

Кажется, весь его энтузиазм улетучился. Взяв инструменты и бланк медицинской карты, он отправился в палату сенатора.

– Доброе утро, – начал он. – Немного устали с дороги?

Бочкообразный человек перевернулся и посмотрел на него.

– Вымотался, – неожиданно пропищал он. – Совсем.

Билла это не удивило; он и сам чувствовал себя так, будто преодолел тысячи миль во всевозможных экипажах и его внутренности, включая и мозги, от тряски превратились в один взбитый ком.

Он взял медицинскую карту:

– Ваша профессия?

– Законодатель.

– Вы употребляете алкоголь?

Сенатор приподнялся на локте и разразился тирадой:

– Полегче, молодой человек, моим оппонентам этого никогда не дождаться! До тех пор, пока действует восемнадцатая поправка… – Тут он стих.

– Вы употребляете алкоголь? – терпеливо повторил Билл.

– Ну, да.

– В каких количествах?

– Несколько стаканчиков, ежедневно. Я не считаю. Кстати, загляните в мой портфель, там моя рентгенограмма легких. Делал несколько лет назад.

Билл достал снимок, посмотрел и почувствовал, что все вокруг неожиданно сошли с ума.

– Это снимок живота, и живот женский, – сказал он.

– Ох, они все перепутали, – сказал сенатор. – Это моей жены!

Билл прошел в душевую, чтобы вымыть термометр. Вернувшись, он стал проверять пульс сенатора и удивился, когда заметил, что сенатор как-то странно на него смотрит.

– В чем дело? – спросил сенатор. – Кто тут пациент – вы или я? – Он резко выдернул свою руку из руки Билла. – У вас ледяные руки. И еще вы засунули термометр себе в рот!

Лишь в этот момент Билл осознал, как ему плохо. Он нажал кнопку вызова медсестры, пошатнулся и осел на стул, а в его животе волна за волной закружила боль.

III

Очнулся он с чувством, что провел в постели много часов. В голове стучал лихорадочный пульс, во всем теле чувствовалась проникающая слабость, а разбудили его новые приступы боли в животе. На другом конце комнаты в кресле сидел доктор Джордж Шульц, у него на коленях лежал знакомый бланк медицинской карты.

– Какого черта, – слабым голосом сказал Билл. – Что за чертовщина такая со мной? Что случилось?

– Все в порядке, – сказал Джордж. – Просто лежи.

Билл попытался сесть в кровати, но обнаружил, что слишком слаб.

– Лежи! – скептически повторил он. – Кто я, по-твоему, такой – какой-то тупой пациент? Я спрашиваю тебя: что со мной случилось?

– Именно это мы и пытаемся выяснить. Кстати, сколько тебе полных лет?

– Сколько лет? – воскликнул Билл. – Сто десять в тени! Меня зовут Аль Капоне, я уже давно на игле. Нацарапай это на своей проклятой бумажке и пошли ее Санта-Клаусу. Я спрашиваю тебя: что со мной?

– А я отвечаю, что именно это мы и пытаемся выяснить, – твердо, но слегка нервничая, ответил Джордж. – А теперь успокойся.

– Успокойся! – воскликнул Билл. – У меня жар, а рядом сидит слабоумный интерн и спрашивает, сколько у меня пломб в зубах! Ставь мне градусник и выметайся вон отсюда!

– Ладно, ладно, – примирительно сказал Джордж. – Я как раз собирался…

Он засунул термометр в рот Биллу и стал отсчитывать пульс, но Билл промычал: «Я сам свой пульс проверю» – и выдернул руку. Через две минуты Джордж молча извлек термометр и пошел с ним к окну – и этот акт вероломства заставил Билла выскочить из постели.

– Я сам посмотрю термометр! – воскликнул он. – Эй, ты! Я желаю знать, что там на термометре!