не так ли, Робейр? Что бы ни происходило сейчас, ты - ты и остальные трое - привели это в движение. Что бы ни натворил Чарис с тех пор, как вы и ваши друзья организовали нападение на него, вы были теми, кто это начал. Ты подтолкнул Чарис к его отвратительным действиям. Любое животное будет бороться за свою жизнь, за жизни своих детенышей, если вы загоните его в угол, и это именно то, что вы сделали с Чарисом, и Диннис это знал. Не только знал это, но и имел смелость заявить об этом даже после того, как инквизиция вынесла приговор о его смерти.

Эта мысль часто приходила ему в голову в последнее время, и с силой своей возрожденной веры он заставил себя еще раз взглянуть ей в лицо. Он молился Богу и Лэнгхорну, умоляя их простить его за катастрофические решения, которые спровоцировали немыслимое, но тот факт, что он глубоко и искренне раскаивался в своей ответственности за них, не освобождал его от обязанности что-то с ними делать. Его долгом было бы противостоять бедствию и каким-то образом провести Церковь Ожидания Господнего через испытание, с которым она столкнулась, независимо от того, как оно произошло; роль, которую он сыграл в провоцировании этого испытания, только усилила его ответственность.

И каким бы трудным ни было путешествие, - еще раз сказал он себе, - в конечном счете может быть только один пункт назначения. Это Божья Церковь, учрежденная самими архангелами для спасения душ всех людей. Во что бы ни верили эти заблудшие души в Чарисе, Мать-Церковь должна быть сохранена в неприкосновенности. И поскольку она должна, она это сделает. Другого исхода быть не может... до тех пор, пока мы, защищающие ее, остаемся верны ей, Писанию, архангелам и Богу.

Он верил в это. Он знал это. Чего он не знал, так это того, простит ли его когда-нибудь Бог за те поступки, к которым он уже приложил руку.

Он еще раз посмотрел на место, где Эрейк Диннис умер своей ужасной смертью, задаваясь вопросом, скольких еще других инквизиция подвергнет той же ужасной участи, прежде чем будет удовлетворен вызов законному верховенству Матери-Церкви. Затем он покачал головой, спрятал руки в теплые широкие рукава сутаны и продолжил свой путь.

* * *

- Что ж, вижу, мы все здесь... наконец-то, - язвительно сказал Жэспар Клинтан, когда Дючейрн вошел в конференц-зал.

Теплый воздух легко и непринужденно циркулировал по всему залу, поддерживая температуру на обычном уровне идеального комфорта. Нетленный стол для совещаний - как и весь Храм, работы собственных рук архангелов - был таким же совершенным и не испорченным использованием, каким он был в самый день Сотворения, а освещение, исходящее от самого потолка, струилось вниз с такой яркостью, на которую не могло надеяться пламя свечи или лампы. чтобы бросить вызов. Как всегда, это неопровержимое доказательство того, что он действительно находился в присутствии Божественного, убедило Дючейрна в том, что какие бы ошибки ни совершали простые люди, Бог в конце концов способен все исправить, если только Его слуги будут верны своей вере.

- Извините, что опоздал, - сказал он сейчас, направляясь к своему месту за этим мистическим столом. - Мне нужно было разобраться с несколькими пастырскими делами, и, боюсь, время ускользнуло от меня.

- "Вопросы пастырства", не так ли? - фыркнул Клинтан. - Я бы подумал, что сохранение Матери-Церкви будет иметь приоритет почти над любым другим "пастырским вопросом", который я мог бы придумать.

Замсин Тринейр слегка пошевелился в своем кресле во главе стола. После казни Динниса Клинтан стал еще более язвительным и раздражительным. Как будто последнее неповиновение бывшего архиепископа подтолкнуло великого инквизитора к еще большей воинственности и мстительности. И каким-то странным образом явно возрождающаяся вера Дючейрна на самом деле сделала Клинтана еще более нетерпеливым по отношению к генеральному казначею. Это было почти так, как если бы он боялся, что вера Дючейрна еще больше смягчит решимость викария, которого он с самого начала всегда считал наименее решительным из храмовой четверки.

Или, возможно, все было проще. Возможно, то, что случилось с Диннисом, заставило его опасаться того, что Дючейрн еще может сделать во имя своей вновь обретенной веры.

- О чем бы ты ни хотел поговорить, Жэспар, - безмятежно сказал Дючейрн, - мое прибытие сюда на пять минут раньше или на пять минут позже не будет иметь никаких разрушительных последствий. И поскольку это так, я не видел необходимости прерывать совет, в котором нуждался один из моих епископов.

- И как ты... - раздраженно начал Клинтан, но Тринейр поднял руку.

- Он прав, Жэспар, - сказал канцлер. Великий инквизитор в свою очередь обратил на него свой свирепый взгляд, но Тринейр только спокойно посмотрел на него в ответ. - Согласен, что определенная степень срочности в реагировании на такого рода вещи, несомненно, уместна, но мы не можем позволить себе просто бросить все и мчаться всякий раз, когда поступают какие-то... неприятные новости. Во-первых, потому что даже при семафорной связи, что бы это было, оно, должно быть, произошло уже довольно давно, и нашему ответу на это потребуется столько же времени, как известию добраться до Зиона. Так что безумная поспешность с нашей стороны так или иначе не сильно повлияет на ситуацию. Во-вторых, однако, это тот факт, что у нас, викариев Матери-Церкви, много обязанностей, подобных тем, с которыми сегодня днем разбирался Робейр. Мы не можем позволить расколу, который создал Чарис, отвлечь нас от всех этих других обязанностей. И, в-третьих, потому что это очень важно, мы не позволяем никому думать, что это отвлекло нас от этих обязанностей. Никогда не забывайте, что есть те, кто просто ждет лучшей возможности напасть на нас. Если мы позволим им поверить, что мы так сильно запаниковали, что кризис раскола - это единственное, о чем мы можем думать, у этих более слабых братьев из викариата может возникнуть соблазн открыто бросить вызов нашему руководству.

Челюсти Клинтана потемнели, и он открыл рот, чтобы сердито возразить, но медленный, спокойный, рассудительный тон Тринейра остановил его. Теперь он сердито смотрел на канцлера еще несколько мгновений, затем пожал плечами.

- О, очень хорошо, - прорычал он.

Дючейрн просто сложил руки перед собой на столе и терпеливо ждал. Он по-прежнему опасался власти великого инквизитора и его все более вспыльчивого характера, но больше не боялся Клинтана. Что, вероятно, было, по крайней мере, немного неразумно с