Я подумал, что никому и в голову не могла бы прийти мысль о том, что один-единственный человек вроде меня может уничтожить культуру, включающую в себя население двух планет. Никому, за исключением, пожалуй, Падмы. Наверняка его вычисления касались того, что миры Гармонии и Ассоциации находились перед выбором, означавшим жизнь или смерть для их образа жизни.

Ибо сейчас меж звезд дул новый ветер.

Четыреста лет назад мы все были людьми Земли — Старой Земли, материнской планеты, которая, кстати, была моей родиной. Мы были единым народом.

Затем, переселяясь на новые миры, человеческая раса «раскололась», если использовать термин экзотов. И в дальнейшем этот процесс продолжался, пока не сформировались отдельные человеческие типы: воин с Дорсая, философ-экзот, ученый с Ньютона, Кассиды или Венеры и так далее.

Изоляция привела к появлению весьма специфических типов культур. Затем рост общения между Молодыми мирами, теперь уже окрепшими, и технический прогресс снова подтолкнули специализацию. И торговля между мирами стала обменом учеными умами. Дорсайских генералов меняли на психиатров-экзотов. Журналистов вроде меня, со Старой Земли, — на создателей космических кораблей с Кассиды. И так продолжалось всю последнюю сотню лет.

Но теперь миры сближались. И развернулась борьба на каждом из миров, с тем чтобы совместить преимущества от слияния и старый привычный уклад жизни.

Был необходим компромисс, но яростная, непреклонная религия квакеров не допускала компромиссов. И вот уже общественное мнение на многих мирах начало восставать против Гармонии и Ассоциации. Стоит дискредитировать их, раздавить в этой кампании — и они не смогут больше продавать своих солдат. Они потеряют торговый баланс, столь необходимый им для найма специалистов с других миров. И тогда некому будет поддерживать жизнеспособность двух бедных естественными ресурсами миров. И они умрут.

Как умер молодой Дэйв. Медленно. Во тьме.

И с этими мыслями на меня снова нахлынули воспоминания.

Был полдень, когда нас захватили в плен. Когда появился сержант с приказом охранникам убираться, солнце уже почти село.

Я вспомнил, как после их ухода подполз к телам на поляне. Дэйв был еще жив, но я не мог остановить кровотечение.

Потом мне сказали, что и это бы не помогло. Но тогда я пытался. В конце концов я сдался, и к этому моменту стало совсем темно. Я держал его на руках, не зная, что он умер, пока его тело не начало коченеть. И именно тогда я начал превращаться в то, во что мой дядя всегда старался меня превратить. Я почувствовал, что умер внутри. Дэйв и моя сестра были моей семьей, единственным, что я хотел сохранить.

А теперь я лежал в постели в лагере квакеров, и воспоминания не давали мне уснуть. Спустя некоторое время я услышал, как солдаты строятся для полуночной службы на плацу.

Наконец шум марширующих ног стих. Единственное окно моей комнаты находилось высоко над моей постелью, слева от нее. Оно не было зашторено, и ночной воздух с его звуками беспрепятственно проникал внутрь комнаты вместе с туманным светом фонарей над плацем, образовывавшим бледный квадрат на противоположной стене. Я смотрел на этот квадрат и слушал проходящую снаружи службу. После молитвы о ниспослании доблести в бою они запели свой боевой гимн, и на этот раз я прослушал его от начала до конца.

Солдат, не спрашивай себя,

что, как и почему.

Коль знамя в бой тебя ведет —

шагай вослед ему!

И легионы безбожников

пусть окружают нас —

Не считая удары, руби и круши —

вот тебе весь приказ!

Хвала и слава, честь, почет —

игрушки, жалкий хлам.

Верши свой труд —

он по плечу, пожалуй, только нам!

Грязи людской, человечьим грехам

место среди отбросов.

Долг исполняй свой.

И помни еще:

Не задавай вопросов!

Кровь и страдания, вечная боль —

от века солдатский удел.

Крепче сжимай верный свой меч,

где бы ты ни был, везде!

Радуйся бою, битве любой,

в яростной сече ликуй —

Много их было, но будут еще

на кратком твоем веку.

А выйдет наш срок —

и где б кто ни лег,

стечемся со всех сторон.

Солдаты-избранники,

все мы тогда

придем пред Господен Трон.

Будет кровь наших ран

знаком тех, кто избран,

кто вправе стоять перед Ним.

Мы, на верность

Ему присягнув одному,

Ему только верность храним![5]

После этого они разошлись и отправились спать. Их постели ничем не отличались от моей.

Я лежал, слушая тишину, воцарившуюся на плацу, и размеренный стук дождевых капель за окном.

На следующий день дождь кончился. День ото дня поля все больше подсыхали. Скоро они станут достаточно сухими, чтобы выдержать вес тяжелой боевой техники. И тогда начнется весеннее наступление войск экзотов. А пока и на той и на другой стороне проходили интенсивные учения.

Все это время я с утра до вечера работал над статьями и небольшими рассказами о солдатах и местных жителях. Не забывал я и о том, что корреспондент хорош в основном благодаря своим контактам. И я заводил подобные контакты везде, где только мог, — за исключением войск квакеров. Беседы с ними не получалось.

Все они были ветеранами, хотя большинству из них не было еще и двадцати. Лишь изредка среди сержантов, а чаще — среди младших офицеров я встречал людей, подобных сержанту, который приказал расстрелять пленников на Новой Земле. Люди этого типа выглядели подобно бешеным волкам на фоне вежливых, отлично вышколенных молодых псов, только-только вышедших из щенячьего возраста. Хотя целью моей жизни стало их уничтожение, сомнения не оставляли меня.

Я упорно напоминал себе, что Александр Македонский возглавлял экспедиции против горных племен, правил в Пелле, столице Македонии, и приказывал казнить людей, когда ему было всего только шестнадцать лет. И все равно солдаты Квакерских миров казались мне слишком молодыми.

Между тем я так и не получал никаких известий от Голубого фронта. К концу второй недели я уже обзавелся собственными связями в Новом Сан-Маркосе и в начале третьей недели узнал, что ювелирный магазин на Уоллес-стрит опустил шторы на витринах, вывез все из помещения и куда-то переехал, а может, и вообще закрылся.