И Майи, взбудораженный, взволнованный, бледный как смерть, поднялся наверх, схватил шпагу и, не разбудив Олимпию, спавшую глубоким сном, стрелой помчался к графине де Майи.

Луиза преспокойно возвратилась домой в своей карете вместе с королевской свитой, одна, мягко убаюканная на подушках, погруженная в раздумья.

Вчерашние воспоминания пленяли ее. Лелея надежды на будущее, она от самого Рамбуйе не переставая гналась за сладостной мечтой, которую зарождающаяся любовь всегда внушает юности, исполненной пыла и упоенной свободой.

Нельзя сказать, чтобы графиня определенно замышляла то, о чем уже успел подумать Ришелье. Нет. Как натура изысканная, чистая и сдержанная, готовая отдаться порывам, которые внушила бы ей истинная любовь, страсть, направленная на достойный предмет, Луиза в своих мыслях не строила никаких химер, она лишь чувствовала, что у нее достанет сил осуществить все то, что позволят обстоятельства.

Она заново вступила в полное владение своим особняком, как если бы граф де Майи никогда не должен был сюда возвратиться. Недавние события: свадьба, брачное благословение, данное в присутствии семейств де Майи и де Нель, теперь представлялись каким-то неглубоким рвом, отделившим прошлый год от года наступающего, только и всего.

Луиза де Нель больше не принимала в расчет графа де Майи.

Грезы дня, только что истекшего, заставили ее забыть супруга.

Она не таила против него ни горькой обиды, ни враждебности, ни ненависти. Если бы он предстал перед ней, она бы назвала его своим другом, и для этого ей не пришлось бы принуждать к лжи ни свои уста, ни свой ум.

Что касается сердца, то мы не упоминаем о нем, ибо ему не отводилось никакой роли в отношениях господина графа де Майи, мужа мадемуазель де Нель и любовника Олимпии Клевской, и госпожи графини, влюбленной в короля Людовика Пятнадцатого.

Внезапно та самая особа, которую мы уже видели, когда она так мило улыбалась Баньеру, объявила ей о приходе графа. Господин де Майи примчался сюда со всех ног.

Она поднялась, удивленная, взглянула в окно и действительно увидела супруга, взбегавшего по ступеням крыльца с поспешностью человека, гонимого волнением.

Через минуту граф уже входил к ней.

У Луизы вырвался возглас изумления.

— Вы? — вскричала она.

— Да, сударыня, это я.

Камеристка раскрыла глаза еще шире и вопросительнее, чем ее госпожа.

Господин де Майи, глянув в зеркало, заметил этот взгляд.

— Позвольте просить вас отослать камеристку, — сказал он.

Служанка вышла, полная решимости подслушать все у двери.

Граф проследил за ней глазами, пока дверь не закрылась.

Затем он повернулся к своей жене.

— А теперь, — спросила та, — скажите, что с вами, господин граф, и какому нежданному обстоятельству я обязана счастьем видеть вас?

— Это весьма серьезное обстоятельство, сударыня.

— О мой Бог! Вы меня пугаете.

Майи горько усмехнулся: он рассудил, что на всякий случай горькая усмешка не помешает.

— Присядьте, прошу вас, — продолжала графиня. — Неужели мне так посчастливилось, сударь, что со вчерашнего дня у меня возникла возможность быть вам в чем-то полезной?

— Вы мне стали… необходимы.

Теперь уже г-жа де Майи в свою очередь усмехнулась.

— Но для чего, Боже правый? Говорите, прошу вас.

— Вы не догадываетесь, что меня сюда привело?

— Нет! И потому я изнываю от любопытства.

— Сударыня, вам известно, какие ходят слухи?

— Где?

— Повсюду.

— Скажите же, о чем говорят повсюду, граф; я вас слушаю.

— Так вот, говорят, что король… А! Вы уже краснеете!

— Сударь, если вы и дальше будете смотреть на меня такими глазами, я начну не только краснеть, но еще и бледнеть. Так что, умоляю вас, оставьте эти гримасы, достойные начальника полиции, и продолжайте. Так что говорят о короле?

— Утверждают, что король… что король…

— Договаривайте.

— … что король устремил свой взор на некую даму, чтобы провести с ней то время, которое он не проводит с королевой.

— А, так об этом говорят, — отвечала г-жа де Майи, охваченная сильным волнением.

— О! Вы сказали правду, — закричал граф, — теперь вы бледнеете, сударыня!

Луиза встала.

— Сударь, — сказала она, — я не очень понимаю, какова цель скверной комедии, которую вы явились сюда разыгрывать; но, как бы то ни было, прежде чем зайти в этой игре еще дальше, учтите, что она совершенно не в моем вкусе.

— О сударыня, — сказал Майи, — все же согласитесь, прошу вас, сыграть в ней свою роль.

— Ни в коем случае, сударь. Не имею привычки отвечать на вопросы, которые я не понимаю.

— Будьте спокойны, я постараюсь, чтобы вы меня поняли. Буду краток. Кое-кому надо знать, примет ли эта дама, на которой король мог бы остановить свой выбор, с благосклонностью ухаживания короля, а коль скоро вы с ней знакомы, мне поручили спросить ваше мнение.

— Вот уж, сударь, прискорбное поручение для истинного дворянина. Зная вас, удивляюсь, как вы на него согласились.

— Прошу вас не гневаться, сударыня; вы судите слишком поспешно. Если я принял это поручение — у меня были на то свои соображения.

— Какие, сударь?

— Я тоже знаю эту даму.

— Тогда спросите у нее сами.

— Я так и поступаю. Вы та дама.

— Я?! — вырвалось у Луизы. — Так это меня домогается король?

Эти несколько слов она произнесла с такой неосторожной горячностью, что Майи, если бы только он не был окончательно слеп, не смог бы ее приписать порыву гнева.

— Именно вас, — подтвердил он.

Несколько мгновений графиня пребывала в раздумье.

— Вот уж что невозможно, — проговорила она наконец.

— Извольте поверить, что я хорошо осведомлен.

— Вот как! И откуда же?

— Это для вас несущественно. Вам нужно совсем другое, не так ли? Вам ведь желательно, чтобы вас поподробнее просветили на сей счет.

— Я вас не понимаю.

— Когда говорит муж, для жены его речи всегда невразумительны.

— Но, сударь, вы забываете, что вы мне не муж!

— Хватит шутить, сударыня.

— Как это «хватит шутить»? А наш договор?

— Наш договор, наш договор, — проворчал Майи в замешательстве. — Э, сударыня! Вчера я мог поиграть в игру, в которую не расположен играть сегодня.