Генокрокодил бросился в атаку, последнюю в своей долгой жизни. Гензелю показалось, что ловкая кукла вновь крутанется, отскочив в сторону. Но в этот раз Бруттино не стал делать ничего подобного. Напротив, он вдруг устремился навстречу Генокрокодилу, вытягивая вперед руки, — точно огромный, выточенный из дерева арбалетный болт.

Хрястнули огромные зубы, в зале восторженно закричали. Генокрокодил проглотил деревянного мальчишку, как рыба глотает крошечное насекомое. Пучеглазый сосед Гензеля издал возглас удивления. И не только он. Последний акт представления оказался фантасмагорией, чем-то невиданным. Только что деревянная кукла, торжествуя, стояла на сцене, и вот…

В зрительном зале поднялась самая настоящая буря. Мулы потрясали руками и лапами, гоготали, издавали недоуменные возгласы, смеялись. Самоубийство на театральной сцене? Что-то новенькое, доселе невиданное!

— Зачем он это сделал? — спросила Гретель, выдергивая из прически белую прядь и бессмысленно теребя ее.

Гензель сразу понял зачем. Но помедлил, прежде чем ответить.

— Чтобы причинить еще больше боли.

Едва дышащий Генокрокодил не сразу сообразил, что ему удалось сделать невозможное. Шатаясь, будто пьяный, на окровавленных лапах, он глядел в зал единственным своим уцелевшим глазом. Но публика не спешила аплодировать. Наверно, это сбивало его с толку еще больше. Он привык совсем к другому финалу.

Потом его тело задрожало. Но едва ли из-за смертельной усталости. Дрожь была неожиданно сильной, больше похожей на судорогу. Генокрокодил, слишком измученный представлением и неожиданным его финалом, раскачивал из стороны в сторону головой. И вдруг испустил рык, больше похожий на скрежет. Он распахнул пасть, и из горла в зрительный зал ударил фонтан крови. Его собственной крови.

— Твоя кукла — не просто убийца, — сказал Гензель. — Она кровожаднее любого палача из тех, что я видел.

— Он бесстрастен, — возразила Гретель. — Он не человек, ты помнишь? У него не может быть человеческих чувств.

— Для существа, не способного чувствовать, он слишком сильно ненавидит все, что связано с человеком. Иначе бы не сделал того, что делает сейчас. О дьявол…

Генокрокодил рухнул на сцену и затрясся, все его члены задрожали, а чешуйчатое брюхо вдруг вспухло пузырем, растягиваясь на глазах. Оно было бледно-зеленого цвета, но на нем уже расцветали пышные алые цветы разрывов. Хруст кожи, всплеск, треск лопающихся ребер — и брюхо Генокрокодила лопнуло, точно прохудившийся мешок. Наружу из его заживо освежеванной туши выбрался Бруттино, перепачканный с ног до головы в крокодильих внутренностях, но держащийся с удивительным для семилетнего ребенка достоинством. То, что осталось от Генокрокодила, мелко дрожало, затихая, у его деревянных ног.

— Что ж, — пробормотал Гензель. — По крайней мере, кому-то достанется чертовски большая сумочка.

— Блестяще! — закричал Карраб Варрава, всплеснув руками. — Блестяще! Превосходное представление, невероятно красочное и волнующее! Признайтесь, дамы и господа, «Театр плачущих кукол» вновь вас удивил! Определенно, из этого деревянного малыша будет толк. Аплодируйте ему, не стесняйтесь! О, через год он станет самой известной куклой в Вальтербурге! За ним по пятам идут богатство и известность! Ну а наше представление на сегодня закончено. Наш театр ждет вас завтра вечером, чтобы вновь явить на сцене потрясающее воображение действо, исполненное лучшими из актеров!

Зрители стали подниматься со своих мест и неспешно потянулись к выходу из шатра. Цветов на сцену здесь не бросали. А если бы и бросали, подумалось Гензелю, в данном случае это было бы то же самое, что бросить пучок человеческих внутренностей. Едва ли разумное дерево любит получать цветы. «Разумное, необычайно сильное и беспощадное, — добавил он. — И я тысячу раз благодарен Каррабу Варраве за то, что отныне оно не будет цвести на улицах».

Не успел он подняться со своего места, как кто-то вежливо прикоснулся к его предплечью. Это был служащий театра в багровой ливрее, под челюстью которого топорщились лишние пальцы.

— Если вы будете столь любезны, милостивые господа, я отведу вас за кулисы, к господину Варраве, — сказал он с легким поклоном. — Господин Варрава настоятельно просил вас навестить его после представления.

— Конечно, — кивнул Гензель. — Господин Варрава вполне может на нас рассчитывать.

6

Обстановка внутренних покоев «Театра плачущих кукол» не удивила Гензеля — именно такой он ее и представлял. Просторный зал, уставленный старомодной, под вкус хозяина, мебелью и увешанный затейливыми, явно дорогими гобеленами. Внутри было душно, возможно оттого, что в зале не имелось окон, и запах стоял особенный, затхлый, отдающий домашней пылью, перебродившим вином, табаком и химикалиями. Массивные стулья здесь соседствовали с кожаными кушетками, медные люстры с резными панно, книжные шкафы с невзрачными секретерами и старинными плевательницами. Сразу и не понять, где оказался — в рабочем кабинете, библиотеке или холостяцкой гостиной.

Разносторонние вкусы хозяина подчеркивал беспорядок, царивший в зале, выглядевший донельзя естественным. Курительные принадлежности, писчие перья, пробирки и колбы с неизвестными веществами, предметы одежды, исписанные брошюры, клочки ткани, пороховницы, носовые платки, оплывшие свечи, даже шпоры — все это располагалось здесь в подлинно театральном беспорядке.

— Милый Гензель!

Директор театра расположился в удобном кресле, явно сделанном под его большое и тяжелое тело. После вечернего представления он успел снять цилиндр, брюки и пиджак, оставшись в несвежей сорочке и панталонах. Живот его, большой, как бочка, колыхался на коленях, а иссиня-черная борода удобно свилась кольцами на широкой груди.

— Все-таки решил проведать старого Варраву? Проходи, проходи, милый мой. У меня тут, видишь ли, немного не убрано. Совершенно нет времени привести дела в порядок, работа антрепренера отбирает все время. И дьявольская, скажу я тебе, работа! Поверь, если бы мои старые ноги работали, я предпочел бы играть на сцене, чем тонуть во всей этой рутине!

Варрава вздохнул с неподдельным огорчением. Но почти сразу вернул себе доброе расположение духа, увидев Гретель.

— Сорок полиплоидизаций мне в генокод! Госпожа Гретель! Вот уж не надеялся, что мой скромный театр когда-нибудь увидит подобного гостя! Крайне рад с вами встретиться и благодарен за визит. Если изволите подойти, я поцелую вашу прекрасную руку…

Но Гретель не спешила подходить к креслу. Господина Варраву и обстановку его кабинета она разглядывала с равнодушием, которое вполне можно было назвать презрительным. Как если бы изучала подозрительный микроорганизм с невыявленными свойствами. Впрочем, господин Варрава не выглядел чрезмерно разочарованным подобным пренебрежением к своей персоне.

— Ну и ладно, — заметил он со вздохом. — Ни к чему величайшей геноведьме всего Гунналанда принимать поцелуи от типа вроде меня, старой развалины. Кстати, может, травок каких посоветуете или генозелья? В последнее время просто сам не свой хожу. Организм мой в совершеннейшем упадке, верите ли. Только пиявками и спасаюсь. Если бы не мистер Дэйрман с его питомцами!..