Ее нервы были на пределе. В ней закипала ярость. Проклятый ублюдок! Он был прав, ее это не интересовало. Пусть он прибережет свои речи для кого-нибудь другого. Барбара поняла, что сейчас разревется — от усталости, от напряжения, от страха.

Она завыла так неожиданно, что Фернан вздрогнул.

— Нет! — закричала она. — Ты прав! Мне плевать, что ты чувствовал к Фрэнсис или к кому-то еще! Все эти размышления о твоем прошлом мне безразличны! Меня тошнит от всех этих сентиментальных признаний, как ты тут сидел и слушал ее… А дальше ты, конечно, начнешь рассказывать о своей тяжелой юности и о том, как было нелегко с матерью, которая так тосковала по родине, и с отцом, который по возрасту годился тебе в деды и чье сердце всю жизнь принадлежало другой женщине! И о том, насколько мрачно все это было, этот Дейлвью, в котором, как я поняла, целые поколения жителей жили в депрессии и страдали алкоголизмом! И что здесь ты искал и нашел свою родину, в Уэстхилле и у Фрэнсис Грей, которая стала для тебя воплощением силы и надежности и дала тебе то, что ты нигде больше не смог получить и за что ты ее любил и нуждался в ней… И еще ты расскажешь мне, что именно поэтому при любых обстоятельствах хотел бы получить Уэстхилл. И что не жадность и не одержимость, а твоя любовь заставляет тебя желать того, что когда-то принадлежало Фрэнсис. И я могу сказать тебе только одно: все это не интересует меня ни в малейшей степени, так как рядом лежит мой муж, мужчина, которого я люблю, и он тяжело ранен, а я хочу, чтобы он выжил! Ты понимаешь? Я хочу, чтобы он жил!

Слезы полились по ее лицу, но Барбара их не замечала. Она плакала навзрыд, пока ее силы не иссякли. И не сопротивлялась, когда Фернан заключил ее в свои объятия.

— Ты понимаешь меня, — прошептал он. — Даже если говоришь, что это тебя не интересует, ты понимаешь меня. После Фрэнсис ты единственный человек, который меня понимает. Ты такая же сильная, как она, Барбара… И очень красивая…

Ей хотелось ему сказать, какой слабой она чувствует себя в этот момент, настолько слабой, что позволила ему себя обнять и уткнуться лицом в его плечо. Он был врагом — и все же достаточно ранимым и противоречивым человеком, чтобы не вызывать в ней ненависть. Ей казалось, что она уже ничего больше не может испытывать — ничего, кроме бесконечного изнеможения.

Фернан снова и снова гладил ее по волосам и шептал ей слова, которые ускользали от ее понимания; но для нее уже не имело какого-либо значения, понимает она что-то или нет. Она хотела только уснуть и когда-нибудь проснуться, чтобы убедиться в том, что это был долгий, сумбурный сон…

Барбара устало подняла голову. Она что-то услышала. Что-то помимо тихого, нежного голоса возле ее уха. Дверь. Шаги.

Она очнулась. Это не было пробуждением, которого она жаждала, или пробуждением, которое избавляет от дурного сна. Сон был реальностью, и она была частью его.

Шаги приблизились. Медленные, неуверенные шаги. Бесконечно тяжелые. Кто-то, облаченный в темную одежду, нетвердой походкой вошел в гостиную.

Лора…

— Лора! — закричала Барбара, и ее тело, тяжело и вяло лежавшее на руках Фернана, резко выпрямилось.

Лора едва держалась на ногах. Шевеля губами, словно хотела что-то сказать, но не в силах произнести ни единого звука, она направилась к креслу, в котором сидел Фернан и ждал Барбару, но было похоже, что у нее едва хватит сил до него дойти. Она могла в любой момент упасть.

Фернан отпустил Барбару и повернулся. У него было такое лицо, будто он увидел привидение.

— Лора! Как вы здесь оказались? Откуда вы?

Лора снова зашевелила посиневшими губами — и опять не смогла вымолвить ни единого слова.

Фернан окончательно пришел в себя. Резким голосом он повторил вопрос:

— Я хочу знать, откуда вы так внезапно появились!

Лора опустилась в кресло, с трудом переводя дыхание. Ее попытки хоть что-то произнести выглядели пугающе.

Фернан теперь стоял спиной к Барбаре, и та мгновенно схватила тяжелую металлическую раму. На сей раз металл не показался ей таким холодным, как сначала, а принял тепло ее рук.

Она не медлила, не ждала, пока сомнения парализуют ее. Это мгновение было ее единственным шансом. Единственным шансом, который был у Ральфа…

Она подняла руки и с размаху нанесла удар. Тяжелая позолоченная рама обрушилась на затылок Фернана. Стекло треснуло. Казалось, что Фернан хочет повернуться к ней, и в течение пары страшных секунд Барбара подумала, что ее удар был слишком слабым, слишком нерешительным, как у Ральфа в тот первый день, когда он хотел разрубить полено в сарае. Но потом Фернан остановился, тихо выдохнул и рухнул навзничь. Как в замедленном режиме, он упал на пол и замер.

Барбара поставила сломанную раму с изображением улыбающейся Фрэнсис Грей рядом с телефоном.

— Лора, — сказала она, — я сейчас же займусь вами. И Ральфом. И еще я должна вызвать врача. Но сначала мне нужно оттащить Фернана в кухню и запереть его там. Вы ведь понимаете, да? Потом я сразу окажусь в вашем распоряжении.

Лора опять зашевелила губами, и после двух неудачных попыток у нее наконец получилось.

— Вы не могли бы сделать мне чашку чая? — попросила она.

Три женщины сидели в кухне Уэстхилла и завтракали. Было раннее утро; горизонт на востоке светился нежным розовым сиянием, обещая солнечный день. Над покрытыми ледяной коркой, заснеженными полями еще лежали тени, но вскоре просторы будут сверкать и искриться, отражая солнечный свет в тысячах мельчайших кристаллов.

Лора предложила пригласить бедную, испуганную Лилиан Ли на Новый год в Уэстхилл, и Барбара согласилась, хотя сначала немного колебалась, потому что чувствовала себя неловко по отношению к этой женщине. Потом она все-таки убедила себя, что Лилиан все равно не поймет, общаясь с ней, что у нее было что-то с Фернаном. А кроме того, сейчас неподходящее время для пустых размышлений. Слишком много всего случилось. Жизнь каждого из них вышла из колеи, а важность и ничтожность событий перераспределились.

В полночь они чокнулись шампанским, и Лилиан заплакала, а Лора впала в эйфорию, потому что позвонила Марджори и пожелала сестре счастливого Нового года.

— Она никогда раньше этого не делала! Она вообще никогда раньше в новогоднюю ночь не дожидалась полуночи, и уж тем более не тратила деньги на междугородний звонок!

…Лора провела два дня в больнице на обследовании; врачи диагностировали переохлаждение, полное переутомление и тяжелые нарушения сердечного ритма. Они хотели оставить ее в больнице минимум на неделю, но Лора непременно хотела вернуться на Новый год домой — и так долго за это боролась, что главный врач наконец уступил.

— Какие аргументы я могу еще привести, чтобы переубедить вас? — спросил он. — Семидесятилетнюю женщину, которая проделала такой путь через сильнейшие заносы, уже ничто не сможет остановить.