Шлюпка пристала к берегу. Раскинули палатку. Афоня пошел за дровами.

— А вон и наши, Геннадий Иванович, — заметил Козлов.

Среди глубоких трав и кустарников к берегу пробирались несколько человек с красными лицами и с белыми платками на головах, обмахиваясь ветвями от комарья.

— Верно, наши! — говорили матросы.

Невельской различил офицерские погоны топографа.

Вскоре матросы обступили казаков Парфентьева и Беломестнова, которые сопровождали офицера, а топограф подошел к палатке капитана.

— Ну, как в Петровске? — спросил его Невельской, приняв рапорт.

— Все слава богу! — отвечал пожилой скуластый офицер, одетый в шинель, несмотря на жару.

В заливе Счастья строили казарму, магазин и флигель для офицеров. От этих сведений и разговоров о постройках, запасах и торговле повеяло родным, своим, флотским. Дела команды и поста были как бы семейными, дорогими и близкими.

— Мы оленей отводили на ягель. Их нельзя тут долго держать, — говорил Парфентьев.

— Шли обратно и с горы увидели шлюпку, Геннадий Иванович, так скорее стали спускаться, — молвил топограф, подкручивая усы.

Он достал из своей сумки карту, на которую нанес прямую сухопутную дорогу сюда из залива Счастья, через хребты.

У топографа и казаков за мысом была разбита своя палатка. Они переехали вечером поближе к капитану.

— Ну, как съездили, Геннадий Иванович? — спросил у капитана казак, притащивший вьюки.

— Слава богу, Парфентьев! — отвечал капитан.

— Тебя бы с нами! — молвил казаку Козлов. — Чуть в переплет не попали.

На другой день с утра выбрали место для поста. Решили строиться на удобной площадке неподалеку от палаток.

Застучали топоры. Матросы валили деревья, вырубали кустарники.

— Эх, ягоды там, Геннадий Иванович, — говорили они, спускаясь к обеду с обрыва. — Какой только нет… Малина, смородина… и черная…

За день площадка была расчищена от зарослей. Козлов и Конев выбрали длинную лесину, спилили ее, сняли с нее кору и поставили над обрывом мачту.

Под флагштоком установили фальконет.

Чумбока приехал с Эльтуном. Они пригнали две лодки. Гиляки поехали оповещать народ по деревням, чтобы завтра утром собирались все на Куэгду.

Позю заодно велено было купить хороший невод для лова осенней рыбы. Капитан знал, что кета скоро пойдет из моря и забьет все речки. Ход этой красной рыбы он видел впервые в прошлом году.

Позь вернулся поздно вечером, привез десяток серебристых кетин.

— Уже рыба пошла! — сказал он. — Невод завтра привезут. Я сторговал новый, его старик кончает вязать.

Вечером Невельской собрал своих людей. Матросы уже знали, что остаются здесь при шлюпке и фальконете держать пост на реке до осени, а капитан уходит. Вместе с ним отправлялись и Афоня с Позем. Начальником поста оставался Козлов.

— Ты знаешь теперь, как обходиться с гиляками и с маньчжурами, — сказал ему капитан. — Будь тверд с маньчжурами, ни на шаг не отступай.

Невельской отдал Козлову объявления на трех языках о том, что край до Кореи занят русскими, и велел предъявлять иностранцам, если те войдут в реку.

— В случае опасности пошлешь человека по суше в Петровское. Олени остаются тут. Держать часового при пушке и флаге днем и ночью. Да чтобы ночью горел сигнальный огонь.

Свечи и плошки для фонарей капитан получил с топографом из залива Счастья.

— Кто заболеет — в Петровское! Если не в силах будет ехать или случится ранение — пошлешь на оленях за фельдшером.

Грядущие опасности отчетливо представлялись матросам. Они глядели настороженно и слушали, стараясь все запомнить, чувствуя, что на них возлагается важное дело.

Определены были размеры пайков. Матросы тут же обсудили с капитаном, что надо прислать сюда из Петровского, а что попросить в Аяне для зимующих. «Охотск» должен был доставить туда капитана и вернуться. Спорили много. Конев сказал капитану, что надо немедленно прислать соли из Петровского.

— Ты бы сам, Геннадий Иваныч, посидел без соли! Чудаки! — ругал он казаков. — Соль позабыли! А рыба пойдет? Уж соленая рыбка не то, что вяленая!

Невельской сказал, что пришлет. Шестаков разглядывал карту.

— А где Корея? — спросил он.

Капитан показал. Матрос прикинул расстояние.

— Можно в одну навигацию описать! — сказал он.

Капитан и Позь старались угадать, где примерно те заливы и гавани, о которых было так много разговоров в эти дни и о которых гилякам было давно известно.

— Видишь, Шестаков, какая широта! Примерно Италия, — говорил капитан. — Помнишь Италию, Козлов?

— Как же!

Когда-то Козлов был в Италии с «Авророй». Утром, меж пеньков от берез и елей, на вырубленной площадке собралась толпа гиляков.

Матросы с ружьями и казаки выстроились у флагштока.

— Братцы! — заговорил капитан, обращаясь к своей малочисленной команде. — Мы поднимаем на этих берегах русский флаг[123]. Берегите его честь и славу. Не спускайте глаз с реки. Обращаюсь к вам не как к моим подчиненным, а как к дорогим и родным моим товарищам и братьям, в отваге и преданности которых я уверялся не раз. Помните, стоять тут, пока не пойдет шуга, смотреть в оба. И, если кто явится, — дать объявления, а нападут — биться не щадя живота. Гиляков и маньчжуров не обижать. Живите с ними дружно.

Позь все перевел толпе гиляков.

Невельской сказал, что называет пост Николаевским во имя царствующего императора. Переводчики объявили об этом толпе. Гиляки стояли ни живы, ни мертвы.

— Хранить вход в реку зорко, братцы!

— Р-рады стараться! — к удивлению гиляков, враз гаркнули матросы.

По команде «Шапки долой!» головы обнажились. Невельской прочитал молитву.

— К подъему флага приготовиться! — скомандовал он.

Шестаков встал у флагштока. Все стихли в торжественном молчании.

Позь объявил гилякам, что в знак того, что русские сюда вернулись и навсегда занимают эту землю, они поднимут флаг.

— Пошел флаг! — раздалась команда.

Шестаков стал быстро перебирать руками, и андреевский флаг пополз вверх.

Раздался залп. Ухнул фальконет. Матросы закричали «ура».

Гиляки тоже начали кричать, размахивая руками.