– Где его шапка? Ты, сварщик!

Шурка наклонился молча и поднял Васькину шапку.

– На! – сказал «дед». – Лысину прикрой, молодой будешь.

Васька, под нахлобученной шапкой, опять закрыл глаза и всхлипнул:

– Всё равно ж я опять лягу.

– Ложись, чёрт с тобой, – «дед» рассердился. – Смотреть на тебя, чучело!..

Васька наклонился за своей телогрейкой. «Дед» подошёл к салагам:

– Ну, а как романтики наши? Сами встанут или помочь?

– Встали уже. – Димка с запухшими глазами покачался сидя и спустил ноги. – Алик, не спишь?

Алик молча полез из койки. «Дед» пошёл в соседний кубрик. Там дверь была на крючке, он подёргал, потом навалился плечом и вломился в темноту.

– Почему лежим, когда артельный встал?

– Иди ты… – бондарь ему ответил. И сказал, куда идти. В такое жуткое и далёкое, что и не представишь себе.

«Дед» ему не дал закончить. Смачно ударил кулак, и рёв раздался, дикое какое-то рычание, и чьё-то тело шмякнулось. Там свалка началась, сапоги стучали, хриплая ругань доносилась. Я вмиг озверел и кинулся за «дедом». Я до смерти испугался, что они там его забьют – ударят чем-нибудь по голове спросонья. Но «дед» вышел мне навстречу.

– Ступай на палубу. Ты у меня первым должен выходить!

Я пошёл и оглянулся – «дед» вламывался в боцманскую каюту. Оттуда метнулся свет, а в луче вылетел дрифтер – босоногий, в исподнем. Затем дрифтеровы сапоги вылетели и дрифтерова телогрейка, а после боцманское хозяйство полетело и напоследок – сам боцман.

– Встаём, чего шуметь-то?

Боцман держался за скулу и сплёвывал. «Дед» вышел, толкнул его обратно в каюту и поднялся ко мне. Лицо у него было белое, страшное, на лбу выступили крупные капли. Он дышал хрипло и вдруг закрыл глаза, навалился на меня – тяжёлый и вялый. Я хотел его посадить на трап. Но он отдышался.

– Ничего, – сказал, – подымутся, не могут не подняться. Повезло нам с этим шотландцем.

– Как ты? Стоять можешь? Плохо тебе?

– Стою… Проследить надо, чтоб все вышли.

Он опять спустился. Там шла уже мирная возня, хотя кто-то ещё поругивался, отводил душу, – но поднимались, как на выметку.

В кап вылез дрифтер – с помятой рожей. Стоял, ёжился, грел руки под мышками, а варежки зажал между колен.

– Всё, дриф, – сказал я ему. – Труба твоему сизалю.

Он спросил равнодушно:

– Сети обрубил? И дурак. Такая рыба сидела. Ты буй-то хоть привязал, горящий?

– А что он их – удержит?

– Подобрали бы… Если живы будем.

– Где? На скалах?

Вылез в кап бондарь.

– Слыхал? – дрифтер его спросил. – Отличился наш Сеня-вожаковый, порядок угробил. Всю команду без коньяка оставил.

Бондарь покосился на меня со злобой. Ещё он после свалки не остыл.

– Допрыгался, падло? Один за всех решил? Валяй, только я тебе в тюрягу передачки не понесу, не жди. – Потом увидел моё растерзанное плечо и сказал, глядя в сторону: – Растирай, а то рука онемеет. Будешь ты нам помощник!

Боцман тоже поднялся, покачался с ноги на ногу.

– Вот дьявол-то паршивый, – сказал с удивлением, – нашёл же время тонуть! Ну, чо стоим? Раз уж не спим, работать будем.

– Сейчас «дед» цэу даст, – сказал дрифтер.

– А что нам «дед», сами не сладим? – Боцман приложил ладони ко рту. – Эй, на мостике! Питание на брашпиль!

Из рубки донеслось:

– Получи питание…

И сразу прожектора потускнели. Вот тебе и питание.

Брашпиль еле тянул, двух якорей не потянул сразу, да и по одному едва-едва.

– Свисла машинёнка, – сказал дрифтер. – Так только кота тащить. Ох, до чего ж надоел мне этот пароход! – Взял багор с полатей, зацеплял и подтягивал якорную цепь за звенья, вроде бы помогал машине.

– Боцман! – позвал «дед». – Ты парус-то – помнишь, где у тебя?

– В форпике[70], где ж ему быть?

«Дед» заснеженной глыбой пробрался к нам на полубак, нашарил форпиковый люк сапогом, зазвякал задрайкой.

– Погоди ты, – боцман не вынес. – Ты в моё-то хозяйство не лазий. В форпик нахлебаем, так это нам в кубрик натечёт.

Он сам его отдраил, а мы – кто присел на корточки, кто лёг на палубу, чтоб хоть защитить немного форпик от носовой волны. Боцман там долго возился в темноте, чем-то гремел, звякал.

– Где ж он тут есть, мой хороший? Где ж я его сложил? Да посветите хоть, черти!

«Дед» просунул в люк руку с фонарём. Боцман сидел на каких-то канистрах, с парусом на коленях.

– Да он же у тебя!

– Ну! Так ты думаешь – я его ищу? Я фаловый угол ищу. Специально я его сложил, кверху дощечкой, а вот не нахожу. Нет, это шкотовый…

Дрифтер заорал:

– Да тащи! Тут разберёмся!

– Разберёшься ты… Вот, нашёл! – Протиснул сложенную парусину в люк. – Руку-то не оборвите, я за фаловый держусь.

Он его не отпускал, ухитрился одной рукой задраить люк, а потом бежал за нами по палубе, спотыкался и всё-таки держал. Парусина развернулась у нас, углы волочились по воде и набухали, тяжелели, дрифтер в них запутался и упал. К нам ещё несколько кинулись навстречу, подхватили, поволокли. А боцман всё держался за свой угол.