– Итак, – заговорил Том, выруливая со стоянки, – повторите еще раз, что вы действительно хотите этого. И готовы навестить одного горного тролля, который может оказаться вашим биологическим отцом. Так вы готовы?

– Да, готова. Как вы его назвали? Троллем?

– О, это еще вполне безобидное ругательство в сравнении со всеми теми, которыми я обзывал его в прошлом. Не говоря уже о тех выражениях, которые звучали в речах моей матушки, когда дело касалось его.

– Как вы полагаете, нам все же надо предупредить его о своем визите? – спросила я у Тома, пока мы ехали по набережной вдоль бухты.

– Как только мы это сделаем, он тут же смоется куда-нибудь. Так что – нет, никаких предупреждений.

– Тогда хоть расскажите еще кое-что о нем, пока мы не оказались с ним лицом к лицу.

– Рассказывать-то особо нечего. Разве что повторить еще раз, что этот человек пустил на ветер и свой талант, и свою жизнь. Бесцельно прожил все эти годы, вот и весь сказ.

– Том, не надо так. Из того, что вы рассказали мне вчера, ясно, что ребенком Феликс пережил страшную трагедию. Лишился и отца, и матери. И как! Самым ужасным образом…

– Хорошо. Хорошо, Алли. Простите за излишнюю резкость. Сказываются годы обид и полного неприятия со стороны отца. Да и мама, надо сказать, тоже приложила к этому руку. Постоянно науськивала меня на него. А если по существу, то история Феликса такова. Игре на рояле его обучил Хорст. По рассказам знавших отца в детстве, уже в возрасте семи лет он играл по памяти целые концерты. А когда ему минуло двенадцать, написал собственный концерт. И не просто написал, но и оркестровал его, – добавил Том, не отрывая взгляда от дороги. – В семнадцать отец выиграл стипендию для обучения в Париже, потом стал победителем конкурса Шопена в Варшаве. После чего его сразу же зачислили в состав оркестра. Он стал самым молодым пианистом, когда-либо работавшим в Филармоническом оркестре Бергена. А потом все стало рассыпаться. По словам моей матери, Феликс и понятия не имел, что такое рабочая дисциплина. Постоянно опаздывал на репетиции, часто являлся на работу «под мухой», а к вечеру уже напивался вдрызг. До поры до времени с его выходками мирились, списывали все на уникальный талант. Но наконец чаша терпения переполнилась.

– Из вашего рассказа вырисовывается персонаж, очень похожий на своего прадеда, Йенса Халворсена, – задумчиво бросила я.

– Точно! Словом, в один прекрасный день его вышвырнули из оркестра за регулярные опоздания и прогулы. Хорст и Астрид тоже умыли руки, не желая больше возиться со строптивым внуком. Они попросту выставили его вон из своего дома. По всей видимости, далось им это нелегко. Ведь это то, что психотерапевты называют «трудной любовью». В результате Хорст позволил внуку поселиться в маленьком охотничьем домике, который много лет тому назад они с женой построили в лесу. Домик, скорее хижина, крайне примитивен. Никаких удобств. Феликс же существовал главным образом за счет женщин, которых очаровывал. Прыгал, словно кузнечик, от одной пассии к другой. Так, во всяком случае, говорила моя мать. Что же до его жилища, то, несмотря на то, что сейчас он провел туда воду и электричество, это все равно самая обычная хижина, разве что немного подкрашенная.

– Прямо вылитый Пер Гюнт, не больше и не меньше. И все же как ему удавалось существовать без работы?

– Стал давать частные уроки, обучал детишек, и не только детишек, игре на фортепьяно. А как иначе можно было раздобыть деньги на выпивку, потребность в которой он ощущал ежедневно? Кстати, именно так он и познакомился с моей матерью. К сожалению, за минувшие тридцать лет практически ничего не поменялось. Каким он был, таким и остался. Пропойца, раздолбай, старый повеса, никчемный человечишка, которому нет веры ни в чем.

– Как жаль, что такой незаурядный талант растрачен впустую, – вздохнула я.

– Да, это самая настоящая трагедия, если разобраться. Но такова, если вкратце, история жизни моего отца. Вот мы и приехали.

– И что он тут делает целыми днями? Один? – спросила я, наблюдая за тем, как машина взбирается все выше и выше в гору.

– Понятия не имею. По слухам, у него еще случаются время от времени какие-то ученики. Заработает денежку и тут же спускается в город, чтобы прокутить свой заработок. И вот еще что. Феликс уже стар, но своего обаяния он не растратил. Алли, предупреждаю вас, хотя этого, наверное, и не стоило бы делать, но я боюсь, что и вы тоже можете попасть под его чары.

– Не беспокойтесь за меня, Том. Я справлюсь, – усмехнулась я в ответ.

– Уверен, что справитесь. Просто я чувствую… свою ответственность за вас. Уже жалею, что втравил вас в это приключение. Может, мне пойти к нему одному? Объясню хотя бы для начала всю ситуацию…

Я поняла, что Том встревожен не на шутку, и попыталась как-то разрядить обстановку.

– Послушайте, Том. На данный момент ваш отец для меня никто. Он для меня абсолютно чужой человек. Так зачем же мы… то есть вы, гадаете, что и как будет? Обещаю вам, при любом исходе нашего разговора я не расстроюсь. И мне все равно, кем он мне приходится на самом деле и приходится ли вообще.

– Надеюсь, Алли, что это не совсем так. Очень на это надеюсь, – ответил Том, сбрасывая скорость. После чего припарковал машину у самого подножья горы, поросшей соснами. – Вот мы и приехали.

Я последовала за Томом по грубым, уже вросшим в землю ступенькам, которые явно вели к какому-то жилищу. Я шла и думала о том, что для Тома наше с ним предприятие гораздо болезненнее, чем для меня. В конце концов, кого бы я ни встретила наверху, у меня все же был отец, который любил и лелеял меня все детство. Зачем мне какой-то другой отец? Да я и не ищу его.

Мы взобрались на вершину, и я увидела, что ступеньки снова пошли вниз. Невдалеке сквозь просветы между деревьями виднелся небольшой деревянный домик. Сразу же почему-то вспомнился домик злой ведьмы из сказки про Гензеля и Гретель, которые ушли в лес, ослушавшись своих родителей, и едва не погибли в лапах ужасной колдуньи.

Мы подошли к дверям. Том крепко сжал мою руку.

– Ну что? Готовы?

– Готова, – ответила я.

От моего взора не укрылось, как он замешкался, прежде чем постучать в дверь. Но вот Том постучал, и мы замерли на крыльце в ожидании.

– Я знаю, что он дома, – обронил Том и снова громко постучал. – Я видел его мопед внизу, у подножия горы. К сожалению, машины он себе позволить не может, даже сегодня, когда автомобили сравнительно недороги. К тому же его в свое время столько раз задерживала на дорогах полиция, что он, наверное, полагает, будто мопед – более неприметный вид транспорта. Господи, до чего же он глуп!

Наконец мы услышали шаги за дверью. Потом раздался голос, пробормотавший что-то на норвежском. Дверь распахнулась.

– Он ждет ученика, – перевел мне слова отца Том. – Решил, что это он.

На пороге возникла мужская фигура, и я уставилась в ярко-синие глаза отца Тома. Я ожидала увидеть перед собой согбенного старика с покрасневшим и распухшим от постоянной выпивки носом, с деформированным от непотребной жизни телом, но тут я точно ошиблась! Передо мной стоял босой мужчина в джинсах с большой дыркой на коленке и в майке, в которой, судя по всему, он спал уже не первую неделю. По дороге я успела прикинуть в уме, что Феликсу, должно быть, где-то под семьдесят. Однако его волосы оказались лишь едва тронуты сединой, да и на лице немного морщин, выдающих его истинный возраст. Пожалуй, встреться он мне на улице, я бы дала ему на добрых десять лет меньше.