– На убийства, вы имеете в виду?

– Свои действия мы называли не так. Мы называли их приговором. Вынесением приговора.

Теперь уже я смотрю на Шона, у которого такой вид, как будто его вот-вот хватит удар.

– У вас есть видеозапись, Энджи?

Она показывает в угол рядом с телевизором, где под маленьким круглым столиком стоит картонная коробка.

– Господи Иисусе… – шепчет Шон.

– Это коробка доктора Малика? – спрашиваю я, чувствуя, как вспотели ладони. – Та самая, в которой он хранил все материалы для своего фильма?

Энджи кивает, потом подходит к коробке и достает из нее видеокассету.

– Это единственная запись в стандарте VHS, которая подходит для бытового видеомагнитофона. Все остальные материалы хранятся на маленьких кассетах. Цифровых, что ли. Мини-DV или как там они называются.

– Кэт, – шепчет Шон.

Я чувствую в голове знакомое комариное жужжание. С помощью пленок в этой коробке я смогу упрятать деда в тюрьму до конца его дней.

– Поставьте кассету в плейер, Энджи. Я хочу посмотреть ее.

Подобно ребенку, собирающемуся продемонстрировать мне видеозапись своего сольного выступления на концерте хореографии, Энджи Питре вставляет кассету в видеомагнитофон и замирает в ожидании.

Шон делает мне знак подойти. На лице его написана тревога и беспокойство. По всем юридическим канонам сейчас самое время арестовать Эванджелину Питре. Но я нахожусь здесь не в качестве служителя закона. Я здесь для того, чтобы понять. И только потом буду знать, что делать. И очень может быть, что только моя угроза рассказать супруге Шона все о нашем романе удерживает его от того, чтобы немедленно позвонить Джону Кайзеру.

Экран телевизора вспыхивает голубым цветом. Потом в левом нижнем углу начинают быстро меняться какие-то цифры. Я подхожу к коробке в углу комнаты и заглядываю в нее. На дне ее тремя рядами лежат мини-кассеты. На пленках красным маркером написаны имена женщин. На одной из них я вижу надпись «Энн Хильгард». Я наклоняюсь, беру ее из коробки и прячу в карман.

– Смотри, – говорит Шон.

Экран телевизора заполнило темное, двигающееся резкими рывками изображение: входная дверь. Слышится чье-то быстрое дыхание, кому-то не хватает воздуха, человек буквально задыхается. В кадре появляется рука в прозрачном пластиковом рукаве, вставляет ключ в дверь и поворачивает его.

– Что это за пластик? – шепотом спрашиваю я.

– Костюм полной биологической защиты, – отвечает Энджи, не сводя глаз с экрана. – Жуть, правда?

Дверь отворяется, и объектив заливают лучи света.

Камера так быстро перемещается по дому, что возникает ощущение, словно я смотрю сцену погони из сериала «Полиция Майами». Налет на притон наркоторговцев, точнее. Но в происходящем есть что-то знакомое. Я уже видела этот дом раньше. Это одно из мест преступлений НОУ. Второе по счету.

– Будь я проклят! – шепчет Шон. – Будь я проклят!

– Это дом Ривьеры? – напряженным голосом спрашиваю я.

– Да, – отвечает Энджи.

Камера останавливается на открытой двери в спальню. Седовласый мужчина с брюшком, одетый в одни лишь белые широкие трусы, поворачивается от комода с зеркалом. Андрус Ривьера, фармацевт на пенсии, шестидесяти шести лет от роду. То, что он видит в дверях, приводит его в ужас.

– Повернись! – командует приглушенный голос. Похоже, он принадлежит женщине.

– Когда на тебе этот костюм, они тебя плохо слышат, – поясняет Энджи. – Зато в доме не остается волос и других следов.

– Кэт? – подает голос Шон. – Кэт, мы…

– Лицом к стене! – выкрикивает голос. – Подними руки!

Андрус Ривьера поворачивается спиной к камере и задирает вверх пухлые, дряблые руки.

– Берите, что хотите, – произносит он дрожащим голосом. – Деньги… Вам нужны деньги?

На спине его расцветает ярко-красный цветок.

– Проклятье! – вскрикивает Шон.

Ривьера валится на пол, как подстреленный на бегу олень.

Сердце гулко стучит у меня в груди, пока камера рывками двигается по спальне. На мгновение я вижу только потолок. Потом в кадр снова попадает Ривьера. Он лежит на спине, в лице у него ни кровинки. Он пытается пошевелиться и вскрикивает от боли.

– Что ты сделал с Кэрол? – спрашивает приглушенный голос.

– Я не могу пошевелить ногами! – стонет Ривьера. – О господи…

– Говори, что ты сделал с Кэрол!

– С кем?

– С твоей дочерью, Кэрол Лантана! Ты занимался сексом с Кэрол, когда она была маленькой девочкой?

Глаза Ривьеры выкатываются из орбит, так что я даже начинаю бояться, что они вот-вот лопнут. Для Андруса Ривьеры женщины в костюмах биологической защиты являются живым воплощением ада.

– Кэрол? – эхом вторит он. – Нет! Нет… Нет!

– Ты насиловал Кэрол? – настаивает голос.

– Нет! Это безумие! Я никогда не делал ничего подобного.

Камера отходит назад. Потом обернутая в пластик рука упирает ствол револьвера в лоб Ривьеры.

– Примирись с Господом. Признайся в том, что совершил.

Старый фармацевт рыдает во весь голос, по подбородку у него стекает струйка слюны.

– Кэрол? Это ты?

– Признайся в том, что ты совершил! – пронзительно выкрикивает голос. Совершенно определенно, женский.

Ривьера яростно трясет головой.

На экране еще одна фигура, одетая в костюм биологической защиты, опускается на колени рядом с Ривьерой и раздвигает челюсти черепа, который я обнаружила в мотеле на коленях у доктора Малика. Рука прижимает череп к груди Ривьеры и стискивает челюсти на его бледной коже.

Ривьера визжит от боли.

– Господи! – шепчет рядом со мной Шон.

Фигура изо всех сил сжимает челюсти. Ривьера снова пронзительно кричит, и после этого череп убирают.

По лицу Ривьеры ручьем текут слезы. Он хватает воздух широко открытым ртом, словно ему нечем дышать.

– Укуси его еще раз! – выкрикивает голос.

– Нет! Хорошо… Хорошо! Я ничего не мог с собой поделать… Не мог остановиться. Вы ведь и сами знаете это, правда? – Лицо Ривьеры искажено болью. – Мне нужен врач! Пожалуйста!

– Сколько лет было Кэрол, когда ты надругался над ней?

Ривьера закрывает глаза и качает головой.

– Я не помню… не помню.

Рукоятка пистолета разбивает ему переносицу.

– Три годика? Четыре? – причитает он. – Я не помню!