Я поднялась в свою комнату, шагая через ступеньку. Все, чего я хотела, – поскорей позвонить в латунный колокольчик и вызвать призраков. Когда я увидела под этим колокольчиком, лежащим на подоконнике, там же, где я его оставила, листок бумаги, то была сначала удивлена, а потом разочарована. Листок был толстый, сложенный вчетверо. Развертывая его, я вспомнила о той записке, что получила от Мадлен в Равендале, с мольбой: «Помоги мне» , написанной кровью (она обмакивала перо в зияющую на горле рану).

На этот раз никакой крови – черные чернила, излишне, на мой взгляд, красивый, витиеватый, незнакомый мне почерк. Я сразу же, не прочитав еще ни единого слова, даже не пробежав написанное глазами в поисках отсутствовавшей подписи, догадалась, что это рука отца Луи.

Записка содержала план местности и краткие указания: что мне надлежит делать в этот вечер, как добраться до перекрестка дорог, где призраки будут ждать меня в полночь.

Я не очень-то обрадовалась тому, что прочитала.

В записке недвусмысленно сообщалось, что мне следует отправиться, взяв с собой лопату, на небольшое кладбище рядом с папским дворцом и наполнить два джутовых мешка (предусмотрительно положенные поперек кровати) освященной землей, вырытой из свежей могилы. Моп Dieu! Это уж слишком! К длинному перечню моих характеристик добавится еще и «осквернительница могил». Ты мужчина. Ты женщина. Ты ведьма… Ты кладбищенский вор, копающий во мраке ночи могильную землю!.. Нет, я вовсе не обрадовалась этому указанию. Но что мне оставалось делать?

Далее мне надлежит погрузить мешки с землей в берлин и ехать (без Этьена, заметьте) к перекрестку дорог, отмеченному на карте. К счастью, благодаря своей дневной прогулке я немного познакомилась с окрестностями Авиньона и имела приблизительное представление, куда ехать. (Перекресток дорог – точного местонахождения я указать не могу – находился среди холмов Альпилл близ Ле-Бо, к северу от Арля.) Принимая во внимание темноту, тяжесть берлина, который надо медленно провести по незнакомым и нередко крутым, узким дорогам, я рассчитала, что мне потребуется не менее двух часов пути. Этого времени должно хватить. В ближайшие часы, как я прикинула, мне предстоит под покровом ночи сделать многое. К счастью, ночь обещала быть темной: Луна, находящаяся на одной линии с Солнцем, повернется к Земле своей неосвещенной стороной.

Таков был план, вернее, его первая часть. Он казался мне достаточно простым, несмотря на то что у меня имелись некоторые возражения и вопросы, главный из которых: зачем надо наполнять освященной землей два мешка, чтобы извлечь из могилы то, что осталось от бренного праха Мадлен? Пройдет еще немного времени, и я получу ответ.

Получив от сына хозяйки гостиницы (ничуть не более дружелюбного, чем она) тарелку тушеного мяса, я уселась обедать. Стояла тишина, я чувствовала себя удивительно спокойной, хотя и была преисполнена решимости. Слышала, как время от времени входили в свои комнаты и выходили другие постояльцы. Смотрела из окна на стоящих на берегу реки и замеряющих уровень воды людей. Внизу медленно проехала повозка, груженная мешками с песком. Кругом, как птицы, носились дети, возбужденные происходящим. Наводнение для них было всего лишь приятной переменой в устоявшемся порядке жизни.

Я присела на край кровати, чувствуя, что устала, но о сне не могло быть и речи. Взяла башмаки и, поколотив ими о камин, сбила с каблуков в огонь прилипшую грязь. Вытащила игральные карты и разложила пасьянс, для чего пришлось немного смошенничать. Короче говоря, занималась то одним, то другим в ожидании часа, когда надо будет начать действовать. Ждала, когда стемнеет и взойдет луна. И вот наконец она появилась на небе под аккомпанемент стука моего сердца. Меня беспокоила неопределенность: что ждет меня в предстоящую ночь и в последующие дни? Мысли, которые подсказывало мое бодрствующее сознание, были не слишком приятны, поэтому я в конце концов решила отдаться во власть сна… Но и заснуть, увы, не смогла: металась и переворачивалась с боку на бок, пока окончательно не запеленала себя в шерстяное одеяло.

Все эти нескончаемые часы я безуспешно пыталась изгнать из головы мысли о могилах, разбитых гробах и разлагающейся плоти, о морском путешествии и морской болезни, шторме и компании просоленных морских волков – поймут ли они, кто я? Гнала прочь страх перед будущей моей одинокой жизнью: в новой стране, без дома, друзей и родного языка. Цеплялась за надежду опять встретиться с Себастьяной: ведь новой ведьме полагалось принимать у себя в доме свою «мистическую сестру». Конечно, Себастьяна однажды тоже отправится в морское путешествие, чтобы повидаться со мной. Но радость от предвкушения этой встречи быстро испарилась, стоило мне лишь подумать о ведьмах, которых мне придется принимать, шабаше, который предстоит созывать. А что если это будет ужасная банда, способная испугать далее сестер, участвовавших в Греческом ужине? Раздумья мои были мрачнее ночи… Но я не могла позволить, чтобы они мучили и дразнили меня (и особенно теперь, когда от новых земель меня отделяют всего лишь несколько часов плавания!). Было бы неразумно, бесконечно думая обо всем этом, придать моим мрачным мыслям более четкие очертания… Конечно, подобное неизбежно приходит в голову, но сейчас это всего лишь вспышки моего возбужденного сознания.

И вот наконец наступила полная темнота. Я собрала свои вещи и покинула гостиницу.

Берлин я отыскала без труда, поскольку загодя приказала Этьену (который, судя по всему, славно повеселился в Авиньоне: я не видела его со дня нашего приезда в город) поставить карету на самой темной и безлюдной улице, какую он сумеет отыскать. Он оставил записку хозяйке гостиницы, и та объяснила, как добраться до указанной им улицы. Этьен хорошо позаботился и о лошадях: они были накормлены, напоены и уже запряжены.

Повернув за угол и выйдя на улицу, где стоял экипаж, я почувствовала смущение, непонятно почему, берлин стал казаться мне еще больше и нарядней. Возле кареты суетились две старухи и молодой человек: освещали фонарем ее раззолоченные и разукрашенные бока, соскребали, чтоб получше рассмотреть, грязь, забирались на ступеньку, пытаясь заглянуть в окно. Хорошо еще, Этьен спустил все шторы, как я ему и приказывала. И, наконец, одна из этих женщин, более толстая, попыталась (какая наглость!) открыть дверцу кареты, предварительно оглянувшись по сторонам. Она была заперта, конечно. (Ключ, как я надеялась, лежал в условленном месте над правым задним колесом.) До чего же мне хотелось напугать эту нахальную корову по примеру ведьм былых времен: послать ей какое-нибудь видение, сделать так, чтобы дверная скоба осталась в ее руке, превратившись в кость или извивающуюся змею… (Когда-нибудь, возможно, я овладею колдовством и такого рода.) В конце концов эта бесстыжая стерва с глухим стуком спрыгнула с подножки кареты, и любопытствующее трио убралось восвояси. Я же подошла к берлину под встревоженное приглушенное храпение лошадей, приветствующих меня.

Несессер, надежно прикрепленный ремнями позади кареты, был на месте. Жаль, что никто не взломал его, освободив меня от оставшейся одежды, которую я никогда не стану носить, и от чувства вины за то, что избавилась от нее. Впрочем, я быстро заполняла несессер все новыми и новыми книгами, с которыми, разумеется, не желала расставаться. (Только через несколько дней, в открытом море, я осознала, какие сокровища оставляла на темной улице в этом дорожном сундуке, перетянутом лишь несколькими потертыми кожаными ремнями.)