Элементы орбиты этого странного небесного тела были немедленно вычислены, и все наблюдатели признали, что его прохождение через перигелий приведет его в тесное соседство с Землей. Нашлись также несколько астрономов, категорически утверждавших, что столкновение двух небесных тел неизбежно. Я не могу достоверно передать тебе впечатление, которое это сообщение произвело на толпу. В течение нескольких дней никто не хотел верить в то, чего не мог принять разум, постоянно погруженный в повседневное и обыденное. Но правда о вещах жизненно важных быстро находит путь даже к самым закосневшим умам. В конце концов все убедились, что астрономия не лжет, и принялись ждать комету. Ее приближение на первых порах не выглядело слишком стремительным; да и облик ее ничем не поражал воображение. Она выглядела как тускло-красное туманное пятнышко с едва видимым хвостом. В течение семи или восьми дней ее диаметр почти не увеличивался, и лишь цвет хвоста слегка менялся. Между тем люди забросили повседневные дела; всеобщий интерес был направлен исключительно на обсуждение природы кометы, начало которому положили те, кому был не чужд философский склад ума. Даже полные невежды напрягали свои скудные умственные способности, рассуждая о комете. Теперь ученые больше не тратили времени на то, чтобы рассеять опасения или отстоять собственную теорию. Выбиваясь из сил, они искали истину и мучительно добивались точности. И наконец истина явилась во всем своем беспредельном величии, и мудрые благоговейно склонились перед ней.

Мнение, будто земному шару и его обитателям будет нанесен серьезный ущерб от предполагаемого соприкосновения с кометой, с каждым часом теряло сторонников среди мудрых — тех, кто теперь властвовал над разумом и фантазией толпы. Было доказано, что плотность ядра новой кометы значительно ниже плотности самого разреженного из наших газов; астрономы снова и снова подчеркивали факт прохождения подобного небесного гостя среди спутников Юпитера, не имевший никаких последствий, и это способствовало уменьшению паники. Богословы же с рвением, вызванным страхом, обращались к библейским пророчествам и толковали их с такой прямолинейностью и простотой, какой прежде избегали. Представление о том, что Земле предназначена окончательная гибель от огня, внедрялось с настойчивостью, убеждавшей всех, а тот факт, что кометы состоят не из пламени (об этом к тому времени знали все), значительно ослабил всеобщее напряжение и отодвинул на задний план предчувствие беды. Даже обычные суеверия и заблуждения простонародья относительно эпидемий и войн, предвестием которых служит появление новой кометы, угасли. Разум как бы неким судорожным усилием низверг темные суеверия с их престола, и даже слабый и неопытный рассудок черпал силы в обостренной любознательности.

Однако о некоторых неприятностях, которые могут последовать за столкновением с небесным телом, говорилось тщательно и подробно. Ученые рассуждали о незначительных геологических сдвигах, о возможных изменениях климата, а значит, и растительного покрова, о вероятных магнитных и электрических феноменах. Многие утверждали, что никакого видимого или ощутимого воздействия встреча Земли с кометой не произведет. Но пока все эти дискуссии шли своим чередом, предмет обсуждения постепенно приближался, становясь все лучше видимым в диаметре, а его яркость и блеск постепенно усиливались. И по мере приближения кометы возрастала тревога человечества. Все обычные дела приостановились.

Настало время, когда комета наконец достигла такой величины на небосклоне, что превзошла размеры всех ранее наблюдавшихся блуждающих небесных тел. Теперь люди, отбросив всякую надежду на ошибку астрономов, убедились, что беда неотвратима. Ужас утратил свою призрачность. И сердца даже самых отважных бешено застучали. Нескольких дней оказалось достаточно, чтобы превратить эти ощущения в чувства еще более непереносимые. Мы не могли более подходить к неведомой комете с какими-либо привычными мерками. Всякие исторические признаки исчезли. Она мучила нас ужасающей новизной внушаемых ею чувств. Каждый видел в ней не астрономический феномен, но сумрачную угрозу, недоступную разуму. С невероятной стремительностью она превратилась в гигантскую мантию разреженного пламени, распростершуюся от горизонта до горизонта.

Но прошел еще день, и люди вздохнули свободнее. Стало ясно, что мы уже находимся в сфере влияния кометы, но по-прежнему живем. Мы даже чувствовали необыкновенную энергию в теле и редкую живость ума. Стала очевидной крайняя разреженность кометы, так ужасавшей нас: сквозь нее были ясно видны все небесные тела. Тем временем растительность Земли в считанные дни заметно изменилась; и это ранее предсказанное обстоятельство заставило нас уверовать в прозорливость мудрецов. Буйная листва, более роскошная, чем когда-либо, покрыла каждое растение.

Наступил новый день — а зло так и не постигло нас. Теперь стало очевидно, что первым Земли коснется ядро кометы. Между тем и для людей все невероятно изменилось; и первые же признаки боли послужили сигналом для нового всплеска всеобщего страха. Эту боль вызывало резкое стеснение грудной клетки и легких и невыносимая сухость кожи. Теперь уже нельзя было отрицать, что наша атмосфера загрязнена; начались споры о составе атмосферы и о допустимых изменениях в ней. Итоги этих исследований проникли в каждое сердце, как электрическая искра глубочайшего ужаса.

Было давно известно, что окружающий нас воздух состоит из смеси кислорода и азота в пропорции двадцать один к семидесяти девяти на каждую единицу объема. Кислород, поддерживающий горение и служащий проводником тепла, был, безусловно, необходим для поддержания жизни в природе. Азот же, наоборот, неспособен поддерживать ни физическую жизнь, ни пламя. Было установлено, что избыток кислорода должен был выразиться как раз в таком повышении телесной живости, какую мы испытали совсем недавно. Логическое развитие этой мысли — вот что породило волну чудовищного страха. Что может стать следствием полного замещения азота в атмосфере кислородом? Воспламенение от малейшей искры — неудержимое, всепожирающее, мгновенное. Иначе говоря — полное осуществление во всех страшных подробностях тех мрачных пророчеств, которыми полно Священное Писание.

Стоит ли описывать, Хармиона, безумие, охватившее человечество, лишившееся всяких уз? Разреженность кометы, которая сперва внушила нам надежду, стала теперь источником самого горчайшего отчаяния. В ее неосязаемой газообразности ясно читалось свершение Судьбы. Между тем прошел еще день, и он унес с собой последний отблеск надежды. Мы задыхались в быстро менявшемся воздухе. Алая кровь бурно неслась и билась в своих тесных сосудах. Исступленный бред охватил всех людей; и они, судорожно простирая руки к грозным небесам, пронзительно кричали, охваченные трепетом. И тогда на нас надвинулось ядро кометы-разрушительницы…

Даже здесь, в Эдеме, я содрогаюсь, говоря об этом. Поэтому позволь мне быть краткой — такой же краткой, как и постигшая нас гибель. В течение какого-то мгновения в небесах полыхнул зловещий, яростный свет, который, казалось, пронизывал все насквозь. А затем — позволь мне, Хармиона, склониться перед бесконечным величием Всемогущего! — затем раздался громовой удар, звук, наполнивший собой все и словно исходящий из Его уст. Вся масса атмосферы, в которой мы существовали, в один миг вспыхнула тем пламенем, чьей яркости и невиданному жару нет наименования даже у ангелов, витающих в горних пределах чистого знания.