Он установил защищенное соединение и позвонил Аннагрет. Все прошедшие годы он не забывал поддерживать с ней пусть формальную и слабую, но связь. Поздравлял с днем рождения, время от времени посылал ей ссылки, которые могли принести пользу кампаниям с ее участием. Удивительно, какой неблизкой он ее теперь ощущал – ее, вложившую столько сил в близость как в некий проект. Каким случайным выглядело – если отвлечься от ее красоты – то, что они когда-то были вместе. Она не только была скромна в своих устремлениях, их скромный масштаб ее, похоже, вполне удовлетворял. Из Берлина она переехала в Дюссельдорф. Так или иначе, ее электронные письма всегда были сердечны, полны восхищения и изобиловали восклицательными знаками.

Он спросил, одна ли она дома сейчас, и, получив утвердительный ответ, объяснил, чего от нее хочет.

– Смотри на это как на бесплатный отпуск в Америке, – добавил он.

– Я терпеть не могу Америку, – сказала она. – Я думала, при Обаме что-то изменится, но все по-прежнему: оружие, беспилотники, Гуантанамо.

– Согласен, Гуантанамо – это плохо. Но я не прошу тебя полюбить эту страну. Прошу только туда съездить. Я бы съездил сам, но мне в Америку пути нет.

– Я не уверена, что справлюсь. Я знаю, ты всегда считал, что я хорошо умею врать, но мне больше не нравится этим заниматься.

– Это не значит, что ты разучилась.

– И, может быть… Послушай. Так ли будет ужасно, если этот человек всем расскажет о нашем поступке? Я до сих пор почти каждый день о нем думаю. Не могу смотреть фильмы, где есть хоть какое-то насилие. Двадцать пять лет, а у меня все еще приступы паники.

– Да, сочувствую. Но пойми: Аберант может дискредитировать все, что я сделал.

– Я понимаю. Твой Проект очень важен. И я всегда хотела хоть как-то возместить тебе то, что ты из-за меня претерпел. Но – допустим, его дочь приедет к тебе в Боливию. Как это тебе поможет?

– Предоставь это мне.

Молчание. Тревожное.

– Андреас, – сказала она наконец, – ты сожалеешь, тебе горько из-за того, что мы сделали?

– Конечно.

– Хорошо. Сама не знаю, о чем сейчас думаю. Наверно, о нашей совместной жизни. Иногда очень нехорошее чувство накатывает. Я знаю, я разочаровала тебя. Но не из-за этого нехорошее чувство. Есть что-то другое – не могу объяснить.

Он не выдал голосом своего беспокойства.

– О чем ты сейчас?

– Не знаю. Я вижу твою теперешнюю жизнь, всех твоих женщин, и… Иногда мне странно, что ты не заводил романов на стороне, когда жил со мной. Или заводил? Если было – ничего страшного. Ты спокойно можешь мне сейчас сказать.

– Ничего не было. Я старался быть с тобой хорошим.

– Ты и есть хороший. Я же знаю, сколько ты сделал фантастически хороших дел. Иногда мне не верится, что я жила с тобой. И все-таки… Тебе по-настоящему горько из-за того, как мы поступили?

– Да!

– Хорошо. Сама не знаю, о чем сейчас думаю.

Он вздохнул. Столько лет прошло, а обсуждения до сих пор не прекратились.

– У меня тяжелое чувство по поводу секса, – вдруг сказала она. – Прости меня, но так оно и есть.

– А что такое? – заставил он себя выговорить.

– Не знаю. Просто у меня больше опыта теперь, больше есть с чем сравнивать. И вот слышу сейчас твой голос – не знаю. От него что-то ко мне возвращается, о чем не хочется вспоминать. Какое-то очень нехорошее чувство, не могу его описать. Легкая паника. Прямо сейчас. Да, я чувствую панику.

– Это сплелось, соединилось с тем, что мы сделали. Может быть, мы именно поэтому не смогли оставаться вместе.

Она глубоко вздохнула – ему было слышно.

– Андреас, эта девушка… зачем тебе нужно, чтобы я ее к тебе отправила?

– Чтобы она поверила в мой Проект. Для нас с тобой это будет лучшая защита. Если она будет на нашей стороне, ее отец не сможет ничего сделать.

– Ясно.

– Аннагрет, это все, поверь мне.

– Хорошо. Хорошо. Но могу я хотя бы взять с собой Мартина?

– Кто такой Мартин?

– Близкий мне человек. С ним я чувствую себя защищенной.

– Разумеется. Тем лучше. Но ты, конечно, – он издал скрипучий смешок, – ничего ему не говори.

Защищенной: вот слово, которое нажало кнопку, соединенную с электродом. Столько лет – а все еще приходит мысль убить ее. Ведь сколько из своей внутриатомной жизни он наверняка, сам не замечая того, выдал ей за десять лет, проведенные вместе! Ему повезло, что она была слишком молода и не поняла тогда, что к чему. Но потом жила с этим и что-то стала осознавать задним числом. О том, что она теперь понимает больше, о своей омерзительной открытости ее стороннему взгляду было почти так же нестерпимо думать, как о том, что увидел Том Аберант.

Ожидая сообщений от нее из Окленда, он трезво, критически посмотрел на себя и увидел, как много позиций сдал в битве с Убийцей. До чего пустяковым, смехотворным выглядело теперь его былое увлечение онлайн-порнографией; сколько трогательной тяги к хорошему было примешано к его плану убить Хорста! Его внутренняя жизнь ныне почти целиком состояла из навязчивого беспокойства за свой облик в интернете – в интернете, от которого веяло смертью, – и из ненависти к Тому, из помышлений о мести ему. Если так пойдет, скоро в нем, кроме Убийцы, ничего не останется. И опять он почувствовал: если Убийца возьмет всю власть в свои руки, он, Андреас, станет мертвецом в прямом смысле. Его-то смерть Убийце и нужна на самом деле.

Поэтому некое облегчение принесла весть от Аннагрет, что Пип Тайлер не повелась на ее рекламу. С ощущением отрадной передышки он занялся менее безумным делом: принял участие в работе над фильмом, который снимал о его жизни, частично основываясь на “Преступной любви”, американский режиссер Джей Коттер, представитель авторского кино. Он на две недели засел в отеле “Кортес” с Коттером и художником-постановщиком; он подолгу разговаривал по телефону с Тони Филд, объясняя ей, как надо играть Катю. Когда вернулся в Лос-Вольканес, был почти готов к осуществлению другой проект, не менее дорогой его сердцу: великолепная куча электронных писем и подковерных соглашений между “Газпромом” и администрацией Путина. Хотя “Солнечный свет” теперь во многом действовал на автопилоте, Андреас лично провел переговоры об утечке и продиктовал условия публикации газетам “Гардиан” и “Таймс”. Для защиты источника потребовалась изощренная отвлекающая работа, был создан непроходимый электронный лабиринт. К Владимиру Путину Андреас питал особую неприязнь, потому что в молодости он работал со Штази, и усиливало эту неприязнь, рождая твердое намерение нанести администрации Путина максимальный ущерб, то, что он предоставил убежище Эдварду Сноудену, о безгрешной чистоте мотивов которого чересчур много говорилось в Сети. В двенадцатиминутном видео, которое Андреас записал для обнародования накануне выхода в свет “Гардиан” и “Таймс” с этим материалом, он был на высоте: искусно язвил Путина и дал тонкую отповедь интернет-деятелям, отвлекшимся на Сноудена – на “певца одной песни” – от его, Андреаса, достижений за двадцать пять лет. Он в очередной раз подтвердил свою способность сполна использовать грандиозные шансы, и это, наряду с перспективой стать героем среднебюджетного фильма с мировым прокатом, очень удачно отвлекло его от проблемы Тома Аберанта.