до зарубежного рабочего класса. В условиях экономического подъема теряли свой смысл многие идейные конфликты периода «бури и натиска» — и социал-демократам, и коммунистам, работавшим в профсоюзах, приходилось биться за «копейку на рубль».

Первый год существования АРК не дал заметных результатов, представители Генсовета умело лавировали между левыми настроениями рабочих масс и умеренными рекомендациями из Амстердама. В свою очередь, ВЦСПС так и не получил разрешения Политбюро на уступки британским профсоюзным боссам из-за сохранявшихся надежд на то, что ситуация в Европе рано или поздно обернется новыми революционными потрясениями. Всеобщая стачка британских рабочих укрепила эти надежды. Казалось, сбывались предсказания Троцкого, сделанные им в книге «Куда идет Англия?», дряхлевший британский империализм становился главным плацдармом нового приступа мировой революции.

В духе этого революционного утопизма и разворачивалось обсуждение английской стачки в руководстве ВКП(б). Ее результатом стал компромисс, в достижении которого немалую роль сыграло британское правительство. В советской прессе видели итоги стачки совершенно иначе: классовый конфликт был бесславно закончен из-за очередного предательства социал-реформистов, которые отказались даже принять материальную помощь от советских профсоюзов[1450]. Такое толкование открывало широкое поле для критики курса сталинского большинства слева.

Зиновьев разорвал достигнутое после съезда перемирие (подразумевавшее сохранение за ним поста председателя Коминтерна) и перешел в контрнаступление. 7 мая 1926 года на заседание Президиума ИККИ пришел сам Сталин (это случалось не часто), чтобы своим авторитетом освятить позицию, согласованную в Политбюро: «вопрос о стабилизации капитализма уже не существует, он решен ходом событий». Применительно к Великобритании речь шла даже о «зачатках двоевластия» и выдвигался лозунг создания в Лондоне «подлинно рабочего правительства»[1451].

Следует отметить, что это была консолидированная точка зрения всех членов Политбюро, хотя позже Молотов пытался присвоить лавры политической дальнозоркости одному только Сталину. В спорах с оппозиционерами ближайший соратник вождя доказывал, что именно последний «указал тогда на „гвоздь“ событий, а именно на задачу перевода стачки на политические рельсы и на необходимость выдвинуть лозунг: долой правительство консерваторов, да здравствует рабочее правительство. Им была намечена эта линия, которую все мы и в том числе Вы, т. Зиновьев, приняли полностью»[1452].

Сразу же после этой общепризнанной констатации начинались разногласия. Троцкий, занявший позицию «третьего радующегося» в ходе борьбы с «ленинградской оппозицией», в условиях новой расстановки сил вернул себе былую активность, заговорив о правых ошибках и капитулянтских настроениях сталинского большинства в Политбюро. Взгляды, сблизившие Троцкого и Зиновьева, касались не только английской стачки, но и других коминтерновских вопросов. Первый представил в «русскую делегацию» развернутый документ, подвергавший критике практически все аспекты деятельности международной организации коммунистов[1453]. Зиновьев, крайне неудачно стимулировавший «полевение» немецкой компартии в предшествовавшие годы, был вынужден уступить Троцкому лидерство в оппозиционном блоке[1454]. Оба не без оснований рассчитывали на то, что их шансы на успех серьезно увеличит отсутствие в Москве Сталина — в конце мая тот отправился в отпуск на Кавказ.

В шифропереписке Молотов сообщал Сталину, что оппозиционеры пытаются «произвести коренной, хотя и трусливый, пересмотр проводившейся линии», и выражал горячее желание отложить рассмотрение вопроса на Политбюро до возвращения генсека в Москву. Сталин, едва доехавший до места назначения, посчитал, что его соратники справятся и без него. Он согласился с их оценкой зиновьевских тезисов, добавив в нее грубый колорит. Его критические заметки на их полях говорят сами за себя: «дурак!» (неоднократно), «слишком ретиво», «грубо сказано», «к Троцкому!».

При обсуждении итогов всеобщей стачки в Великобритании Сталину приходится остужать пыл оппозиционеров, считавших, что это событие покончило со стабилизацией европейского капитализма

Замечание И. В. Сталина на тезисах Г. Е. Зиновьева

Май 1926

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 197. Л. 92]

Недовольство генсека вызвало и желание Зиновьева расправиться с АРК, и его тезис о крахе стабилизации европейского капитализма. Применительно к урокам английской стачки Сталин резонно заметил: «Считаю, что нападают буржуа, и рабочим не удается отстоять даже старые условия»[1455].

Для него как для опытного тактика была ясна подоплека активности Зиновьева и Троцкого: «…видимо, они хотят на английском вопросе отыграться и вернуть все проигранное раньше». Нельзя не согласиться с издателями переписки двух вождей, которые сделали вывод, что любое международное или внутриполитическое решение принималось Сталиным исходя из курса на собственное единовластие.

Чувствуя накаленную атмосферу в Москве, он советовал попросту не реагировать на требования оппозиционеров: «…отложите вопрос еще на неделю и пошлите их к черту». Однако традиции коллективного руководства были еще слишком сильны, чтобы игнорировать мнение двух членов Политбюро, выраженное в почти ультимативной форме[1456]. Сталинской фракции пришлось принять бой в отсутствие своего лидера. В аппарате Бухарина лихорадочно готовились контртезисы, которые среди прочего должны были «разоблачить авантюристический отзовизм в вопросе о разрыве с Генсоветом»[1457].

Генсек продолжал держать ситуацию под личным контролем, ежедневно отправляя в столицу письма и шифровки. Его соратники, остававшиеся на хозяйстве, приложили максимум усилий для дискредитации Зиновьева. В день заседания они получили развернутое напутствие Сталина с перечислением всех ошибок Председателя ИККИ в вопросах об английской стачке, перевороте Пилсудского и китайской революции. В нем без каких-либо оснований был сделан прозрачный намек на то, что взгляды Зиновьева олицетворяют собой правый уклон («эти ошибки носятся в воздухе и находят поддержку в правых течениях Коминтерна»)[1458].

Надолго отложить решающее столкновение по вопросу об английской стачке не удалось — слишком «горячим» был накопившийся материал. Заседание Политбюро 3 июня 1926 года велось под стенограмму, продолжалось около шести часов и завершилось вполне предсказуемо. Троцкий, поддержанный Зиновьевым, обрушился с критикой на нерешительность и капитулянтство своих оппонентов, которые не использовали потенциал АРК для реальной поддержки бастующих. Но взяв однажды Англо-русский комитет под защиту, Сталин и Бухарин уже не могли критически пересмотреть его задачи и возможности после поражения всеобщей стачки.

Споры о ее уроках и дальнейшей судьбе комитета не затихали и после 3 июня. Сталин умело повышал ставки, заставляя своих сторонников сплотиться вокруг собственной линии. Спустя две недели он писал Молотову и Бухарину, что Зиновьев, Троцкий и их соратники «задумали взорвать партию через ИККИ. Я не очень верю в возможность взрыва, но большая тряска вполне возможна». В этом письме генсек набрасывал план действий по нейтрализации оппозиционеров, отказываясь от дипломатических выражений: «Я думаю, что в скором времени партия набьет морду и Троцкому, и Грише с Каменевым, и сделает из них отщепенцев вроде Шляпникова»[1459].

Нарастание остроты дискуссий в «русской делегации» шло рука об руку с оттачиванием аппаратной техники дискредитации оппозиционеров. По мнению