Уже никто с борта не всматривается в морскую даль, надеясь рассмотреть дельфина или кита. А когда мы шли по Белому морю, уходя к северу, все только и делали, что взбудораженно всматривались в волны и держали наготове фотоаппараты.

Сегодня, можно сказать, самый скучный день похода. Завтра все начнут собирать вещи, укладываться – а сегодня скука на уровне тоски. Это нормально для морского путешествия, которое подходит к концу. Уже никто не хочет есть, но все едят, никто не хочет спать, но спят… Никогда время не тянется так, как на обратном пути. А морской обратный путь тягуч вдвойне.

Всё не могу закончить рассказ о прекрасном дне 24 июля. Этот день был кульминацией нашей экспедиции. После острова Чампа, где мы насладились зрелищем таинственных сферолитов, криками птиц на птичьем базаре и видом грозной стены сползающего в море ледника, наш курс лёг в сторону острова Гукера, в бухту Тихая. После ошеломляющих впечатлений, полученных на острове Чампа, я перекусил и просто рухнул в койку. Предварительно я наглухо зашторил иллюминатор, так что в каюте была полная темнота. Сколько проспал, не помню, но разбудило меня объявление по громкой связи. Я быстренько ополоснулся, оделся и поднялся на верхнюю палубу, чтобы оглядеться вокруг.

Когда вышел на правый борт, я буквально замер с приоткрытым ртом. Я не увидел неба и моря. Я увидел огромную скалу, которая занимала весь вид и мимо которой медленно-медленно полз наш корабль. А ещё я совершенно оглох от птичьего шума. Это «Профессор Молчанов» шёл совсем малым ходом, почти вплотную к скале Рубини. Но то, что это скала Рубини, я узнал чуть позже.

Скала Рубини – это нечто удивительное. Она, как и сферолиты острова Чампа, тоже кажется чем-то рукотворным, шедевром непостижимо гениальной архитектурной идеи, по сравнению с которой шедевры Гауди – просто банальность. Эта скала тоже существует в единственном числе, и ничего похожего на архипелаге больше нет. Есть ли что-то подобное в мире, я не знаю…

Скала Рубини совершенно отвесная и состоит из так называемых базальтовых труб, то есть как бы из огромных, почти черных каменных макаронин. Но не полых… В каких-то пучках эти трубы меньшего сечения, в каких-то – большего. Они переплетаются между собой. Где-то линии базальтовых труб идут строго вертикально, где-то – под причудливыми углами. Эта скала больше всего похожа на огромный, непостижимо гигантский орган, который беспрерывно звучит хором птичьих голосов. Орган, состоящий из бессчётного числа окаменелых труб. У кромки воды видны срезы этих труб, и они чем-то напоминают великанские пчелиные соты.

Птицы сидят на всей поверхности этого странного каменного сооружения. Они сидят рядами на только им видимых маленьких уступах, а в воздухе происходит постоянная многоголосая карусель. Кажется, что птицы кружат возле скалы, на самом деле одни от неё улетают, а другие в то же самое время возвращаются, и это кружение – только кажущееся. Удивительно, но каждая птица возвращается строго на своё место. Птицы не рыщут возле скалы в поисках свободного местечка, а подлетают уверенно, и очевидно знают, куда летят. Это представляется невероятным в такой воздушной толчее. И как они могут помнить своё место в этом многоэтажном птичьем общежитии?!

Представляете, спать-спать в темноте, в глубине корабля и каюты, а потом выйти на свет божий и увидеть такое совсем близко, да ещё оглохнуть от крика 50–70 тысяч птиц (приблизительно такое их количество учёные предполагают на этой скале). А ещё представьте себе яркое солнце, внизу совершенно зелёную неподвижную воду и большое количество айсбергов самых причудливых и неожиданных форм. Белых, голубоватых, ярко-голубых, с коричневыми прожилками унесённой с берега почвы, маленьких, средних, огромных – всяких.

Мы прошли вдоль скалы… Все притихли в изумлении. Наш корабль сделал плавный разворот, и мы смогли обозреть бухту Тихую. Так её назвал кто-то из легендарных полярников, возможно, Седов, я точно не помню: за долгое время, которое кто-то из них пробыл на берегах этой бухты, здесь ни разу не было не только шторма, но даже серьёзного волнения. А бухта прекрасна!

Представьте себе с правой стороны скалу Рубини, над которой постоянно вьются птицы и слышен их гул. От скалы бухта уходит затяжной подковообразной дугой. В глубине подковы – ледяной берег, который подымается полого вверх и венчается плавным ледяным куполом, который кто-то когда-то назвал куполом Чюрлёниса: кому-то он напомнил живопись этого литовского классика. А противоположную от скалы часть подковы венчает красивый мыс, на котором мы увидели тянущиеся строго вдоль береговой линии деревянные постройки. После тех ужасных руин на Новой Земле и острове Хейса эти строения показались даже красивыми.

Как много зависит от человека и от уровня его личности! Станция в бухте Тихая – это арктический Парфенон. Видно, что её строили люди, не только любящие Арктику, но и её чувствующие и обладающие определённым вкусом. Строения, конечно, ничего особенного собой не представляют. Это деревянные одноэтажные домики, обшитые досками, которые от времени и всего комплекса местных условий, то есть стуж и ветров, снегов и дождей, стали ровного тёмно-серого цвета. Но эти домики построены как-то… Так, как надо! Ровно так, как мы себе представляем жильё человека в Заполярье. А ещё они очень правильно размещены и расставлены. Самолётный ангар, который стоит посреди станции и в самой середине полукруглого мыса, кажется одновременно архитектурным шедевром и чем-то из романов Жюля Верна. Остатки ветряка, то есть ветряной электростанции, похожей на огромный флюгер с гигантским пропеллером, тоже кажутся иллюстрацией к тем же романам.

Я не буду рассказывать историю станции. Всякий желающий может найти её в интернете или библиотеке. Здесь когда-то работал Папанин, эта станция связана с именами Седова и Шмидта. Я только хочу сказать о своём впечатлении…

Эта станция является убедительнейшим примером того, как человек может по-другому существовать в Арктике. Этот лагерь напоминает, что человек может быть благороден и оставить после себя такие же благородные следы. Станция работала с начала тридцатых годов и до середины девяностых. А впервые люди здесь остановились почти век тому назад. Но на ней нет руин, месива из ржавого металла, техники и строительных материалов. На станции Тихой нет израненной земли и обезображенного ландшафта. А ведь здесь когда-то садились самолёты, была маленькая узкоколейка, и корабли сюда приходили много чаще, чем теперь.

Надо отдать должное совсем молодым людям из национального парка «Русская Арктика», которые много потрудились, сделав большую уборку на территории станции. Они стараются законсервировать этот небольшой арктический архитектурный памятник, памятник простой и, кажется, единственно возможной здесь архитектуры.

На станции Тихой три могилы с крестами. Одной почти сто лет. Здесь похоронены люди, которые не смогли в своё время дожить до спасительной весны и, можно сказать, не дождались рассвета в полярной ночи. Но на этой же станции в своё время родились трое детей. Это единственные на свете люди, местом рождения которых указана Земля Франца-Иосифа.

У меня нет никакого объяснения, почему постройки тридцатых годов как были построены, так и стоят. Да, они покосились, да, крыши повело, внутри домиков рухнули и рассыпались печи. Но домики стоят, крыши не провалились, крылечки хоть и шатки, но по ним можно зайти в дома, полы не прогнили. На крылечках видны следы того, как когда-то, лет семьдесят назад, а то и больше, люди сдалбливали с этих ступеней лёд. А дома, котельные, гаражи, построенные много позже, с использованием кирпича и металла, на Новой Земле, которая всё-таки ощутимо южнее, потрескались, крыши их провалились, и стены многих уже просто рухнули…