Она тысячи раз открывала деревянный футляр, но никогда не извлекала из ножен лежащий там Душегуб. И никогда еще не видела обнаженную сталь этого клинка во всем его великолепии. Она боялась это сделать. Но, не имея его, она не осмелилась бы вывести теперь свою армию в поход, рискуя нарваться на схватку с Мыслебоем и его могучим владельцем, Темным королем.

Несколько часов назад, уже почти на закате, крылатый полуразумный вестник принес ей известие о новом триумфе Вилкаты — тот сокрушил отряд, который мог оказаться всей армией сира Эндрю. А затем вместо атаки на нее — чего она постоянно ожидала — Вилката развернул свою огромную армию в поход на Ташиганг.

Возможно, разведчики Темного короля потеряли след ее армии. Но какой бы ни оказалась причина, прежняя уверенность в том, что Вилката в первую очередь атакует именно ее, обернулась ошибкой, и теперь трусость украдкой нашептывала королеве, что, может быть, еще не поздно заключить союз с Темным королем. Разумеется, советы трусости всегда были идиотскими. Разведчики уже доложили, что ее единственной надеждой остается атака на Темного короля именно сейчас, пока она еще может рассчитывать хоть на какую-то реальную помощь. Сир Эндрю уже погиб. Когда падет Ташиганг, рассчитывать будет уже не на что — и слишком поздно.

Когда пришло известие о победе Вилкаты, королева сперва устроила краткое совещание со своими командирами, потом отпустила их, приказав войскам отдыхать всю ночь. Но сама с тех пор не могла заснуть. Не могла она, хотя необходимый порядок действий становился все более ясным, и надо было собрать свою волю для решительных действий, отдать приказ сворачивать лагерь и двигаться вперед.

Кто или что может выстоять против Мыслебоя? Очевидно, нечто почти столь же ужасное.

Сир Эндрю постоянно носил при себе Щиторуб. Во время поездки на болото она собственными глазами видела на черной рукоятке маленький белый молоток. Но очевидно, что Вилката каким-то образом одолел и этот меч своим Мыслебоем. Неужели он теперь завладел обоими мечами? Но даже если это так, каждое жуткое усиление его власти лишь делает поход против него все более необходимым и безотлагательным.

Королева встала и сделала короткий шажок сквозь темноту, веря, что пол палатки находится на прежнем месте и ее не поджидает кинжал убийцы. Она вытянула руку, коснулась деревянного футляра, открыла его.

Королева Ямбу погладила пальцем черную рукоятку своего меча. Он, единственный из всей дюжины своих собратьев, не имел на рукоятке белого символа. Прикосновение к мечу не вызвало ощущения исходящей от него силы. Она вообще ничего не почувствовала — кроме материала рукоятки. Из всех двенадцати лишь этому нечего было поведать о себе миру.

Она обернулась и взглянула на свою койку, еле различимую в тусклом свете звезд, проникающем в палатку через зашторенное окошко. Королева представила над смятой простыней покрытые шрамами плечи барона Эминтора, иногда появлявшегося в ее палатке. Эминтор был мудр — иногда. Или как минимум умен. Она теперь сомневалась, что знает, что такое мудрость, и что она распознает ее, даже если мудрость прилетит к ней в ночи как нападающая крылатая рептилия.

Вполне возможно, она никогда не была способна узнать ее, и поняла это совсем недавно.

Единственного советника, чьи слова стали бы для нее воистину ценными, вот уже много лет нет рядом. И он не вернется. Она никогда больше не увидит его. Разве что на поле боя — как противника. Но не исключено, что и там он тоже будет в маске (она никогда не понимала, зачем он так часто ее надевает), и она его не узнает.

А теперь, в этой точке ставшего уже привычным цикла размышлений, настало время подумать об Ариан. Ее дочери, ее единственном ребенке. И разумеется, его дочери тоже.

Разведка Серебряной королевы подтвердила известие (теперь уже четырехлетней давности) о том, что Ариан четыре года как мертва, — погибла вместе с шайкой грабителей при попытке налета на главную сокровищницу Синего храма. Что ж, скорее всего, лучше ей умереть такой смертью, чем оставаться рабыней в Красном храме.

Но был ли реальным заговор с целью посадить Ариан на трон Ямбу? Или же его настоящей целью было заставить ее, Серебряную королеву, избавиться от дочери, своего единственного потенциально надежного союзника? Даже убедившись в опасности, королева Ямбу так и не смогла отдать приказ убить свою дочь. Кроме того, авгуры грозили ужаснейшими последствиями для самой королевы, если она так поступит. Кончилось все тем, что она воспользовалась советом некоторых авгуров и продала Ариан в рабство в Красный храм.

Ее дочь, ее единственный ребенок. Она, королева Ямбу, заблудилась в своих же ненависти и страхе…

Интересно, а хватило бы у Эминтора мужества, окажись он тогда с ней, однозначно запретить ей губить собственную дочь? Нет, подумала королева, — как только он узнал бы, что она уже приняла решение.

… А теперь, конечно, в этом бессмысленном цикле размышлений, воспоминаний и самообвинений настало время вспомнить те дни ее любовных отношений с императором, когда она еще не взошла триумфально на трон. Со дня этого триумфа она очень редко ощущала себя столь полноценно живой, как тогда, во времена непрерывных отчаянных усилий и опасностей. Тогда ее жизнь постоянно находилось под угрозой. Она сражалась день за днем, никогда не спала дважды в одном и том же месте и никогда не теряла бдительности, чтобы избежать высланных узурпатором поисковых отрядов, отчаянно прочесывающих страну.

Именно тогда она встретилась с ним, тогда началась их любовь, и тогда события пошли своим чередом. Она была еще невежественной девочкой и могла лишь догадываться о реальной силе императора — ведь в то время, как и сейчас, у него не было собственной армии, которую он мог послать на поле битвы. Но он неоднократно спасал ее, сражаясь на ее стороне как демон, вдохновлял предсказаниями победы и угадывал, в какую сторону поскачут поисковые отряды врага.

Пожалуй, даже в те далекие дни любви он намекал, какую высшую награду рассчитывал получить. Даже более чем намекал, если бы она пожелала как следует вслушаться и присмотреться. Тем не менее она, тогда еще наивная девочка, начала считать его самоотверженным и бескорыстным. А потом он — не имея земель и армии, нахальный, бесстыжий оппортунист, в конце концов! — предложил ей выйти за него. Причем как раз в день ее ошеломляющей победы, когда достаточное количество самых могущественных людей королевства встало на ее сторону и склонило чашу весов в ее пользу. В тот самый день, когда она взошла на трон и приказала предать страшной смерти главных заговорщиков и их семьи.

Должно быть, человек, называющий себя императором, прочел на ее лице мгновенный отказ. Потому что когда она, отдав какой-то срочный приказ, снова повернулась к нему, чтобы дать ясный ответ, император уже ушел. Вероятно, он опять надел одну из своих проклятых масок. Во всяком случае, он исчез в тот день всеобщей неразберихи, когда ее окружали новые телохранители и придворные, а зарубежные сановники уже прибыли поздравить победительницу.

Она отказалась отдать приказ о его поиске и даже запретила его искать. Пусть уходит. Так даже лучше. С этого дня она будет королевой, а ее брак, когда она пожелает выйти замуж, станет событием столь же тщательно и холодно спланированным, как армейский поход.