– Бывает, – плотнее укутывалась в душегрейку и всматривалась в удалявшуюся «Победу» Екатерина. – Перетерпится. Перемелится. И – пройдёт. «Как с белых яблонь дым», – вспомнилась ей строчка из Есенина.

Щедро и празднично отсверкав всеми звёздами неба и огнями фонарных столбов по ухабистой, петлястой улице этого деревенского предместья, Маргарита и Василий растворились вместе с «Победой» в калейдоскопе огней города. Екатерина погладила вилявшего хвостом Байкалку, зачем-то взглянула на небо, казалось, в попытке понять, что там нового. А новое, возможно, – звёзды сыпали на неё своё воздушное, но, хотелось надеяться, не мишурное серебро.

– Неужели всё по-настоящему? Глупости! – даже сама не понимая, о чём, сказала она и – помахала приветно звёздам.

– Сумасшедшая! А также – идеалистка! – и в порывистой торопливости, возможно, в нетерпении, взбежав по ступенькам крыльца, вошла в дом.

Вошла в свой маленький, тёплый дом, волею исторических ветров когда-то зацепившийся и приткнувшийся на крутояре возле слияния малой реки с большой. И большой реке великая, но порой каторжная стезя – там, в невероятных по суровости и нелюдимости далях Севера, с Енисеем съединившись, в Мировой океан стремить, несмотря ни на что, в ежесекундных трудах и преодолениях, свои диковинные, лазурно-зеленцеватого молочка воды – воды талых горных ледников и сугробов. Однако потом снова и снова возвращаться ей, дождями и снегами, к самой себе, туда, где взросла и расцвела для большой и красивой жизни.

* * *

Вскоре Екатерину вызвали в органы госбезопасности. Вежливо, но дотошно расспросили о Леонардо. Она отвечала спокойно, ровно и большей частью предельно кратко – «да», «нет», «не знаю», «не видела».

Потом ещё раз вызвали, и ещё раз. Наконец – перестали.

И она исподволь стала забывать Лео.

Однако в сердце её время от времени вдруг да прозвучит тихой, тоненькой ноткой, но одной ноткой, одной-единственной, хотя и длинно-тягучей, как пригретая весенняя смола, ноткой несостоявшейся мелодии или даже целой песни – «Ле-е-е-о».

Прошло года полтора, и ещё немножко – благодатным довеском к тому скромному, тихому счастью, с которым теперь жила Екатерина.

Внешне в её жизни ничего не переменилось – её жизнью по-прежнему были мысли и молитвы, книги и Пушкин, люди и хозяйство, Иркутск и Переяславка, Иркут и Ангара, мать и память о людях ушедших и он, конечно, он – сыночка её Коля. Событий – почти что никаких, кроме неминучих для подвижного, любознательного мальчишки шалостей и прихотей, ссадин и царапин, его огорчений и его восторгов. Коля дохаживал в детский сад, и вечерами, когда нянечка или воспитатель сообщали ему, что за ним пришла мать, он, тотчас побросав игры и выскочив из группы, с лёту бросался на шею Екатерины и возглашал на весь детский сад:

– Мама, мамочка!

Нянечка, хроменькая старушка, говорила ей:

– Ух, живчик у вас растёт! Хотя непоседа и егоза, ан помощник мне добрый: и со стола за собой сотрёт, и полы, бывает, подметёт, и цветки польёт. Славный мальчонка.

Екатерина пунцовела и за что-то благодарила, с поклонами даже, нянечку.

Воспитательница, низкорослая, но важная дама, более обстоятельно изъяснялась:

– Что говорить, Екатерина Николаевна, конечно же способный у вас мальчик, отзывчивый, но жуть, какой неусидчивый и поперечный. Ему слово – он тебе десять: мол, вот так надо делать и поступать, а не что вы говорите. Приструняйте его, пожалуйста, а то отобьётся от рук – понатворит потом делов.

Екатерина, тоже пунцовея, согласно кивала головой, не возражала ни полусловом даже, ни полувзглядом.

Не возражала не из гордости или глубоко затаённой обиды, а потому что видела своим зорким, умным материнским сердцем через годы и расстояния – там её сын прекрасный человек: мужественный, красивый душой и станом, и обликом тоже, непременно сдержанный, как и подобает настоящему мужчине, каковым и был её отец, а его дед, предупредительный, даже, может быть, галантный, утончённый, – а почему бы нет? А ещё – доброжелательный, трудолюбивый, усидчивый, одарённый всяческими духовными и умственными дарами, нужный людям, непременно нужный, – а иначе зачем жить? Да что там! – всё-всё самое лучшее будет заложено в него, выпестовано ею, а потом расцветёт и даст свои благие плоды – плоды ума и сердца его.

Сейчас он маленький, сейчас он «человечек», «совсем мальчоночка», но если не будет надёжно защищён и обережён, всецело любим и умно – порой требовательно, а то и взыскательно, уверена Екатерина, не без самоиронии считая и «ремешок иногда небесполезным», – умно наставлен, чтó его может ожидать? Она вся в своём ребёнке, она конечно же поднимет и воспитает Колю – и он, без сомнения, станет прекрасным человеком, человеком доброго сердца и строгого ума. Может быть, таким, о каком мечталось Чехову: «В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», – нравилось ей перебирать в памяти, подобно пальцами драгоценные камушки, эти свои любимые слова.

Но ей бывало тревожно, случалось, что очень, до смятенности тревожно: до чего же шаток и изменчив белый свет, до чего, нередко, противоестественно неспокойны, ненадёжны, а то и крайне недобры, злокозненны бывают люди! Казалось бы, что после этой последней мировой, самой чудовищной, войны человечество, ужаснувшись, заживёт как-нибудь дружнее, сплочённее, безмятежнее, кто знает. Однако – ничуть не бывало. И посейчас на планете ни дня без взаимных угроз, кровавых стычек, больших и малых воин. Неужели люди ничему не научились, не ужаснулись последствиям клокотавшей ненависти и вражды?

Но помимо угрозы войны – тучей вредных насекомых кружат и жужжат вокруг каждого человека взаимные несправедливость, надменность, чванство, предательство, хитрость, жадность. Столько всего из того, что надругивается над жизнью и судьбой человеческой! Все семь смертных и всевозможных прочих грехов громогласно и нахально заявляют о своём праве жить и процветать в людских сердцах, вести за собой молодёжь, а то и целые народы.

А – соблазны! – бывает, огорчённо, раздосадованно вздохнёт Екатерина. Куда ни кинуть взглядом – соблазны, организованно одно за другим или в бестолковой мешанине. И пагубность их не сразу распознаешь или угадаешь. Для Екатерины соблазны – бесята нашей обыденной жизни, житейских дел и даже мечтаний. Они, мелкие или покрупнее, ежесекундные или во всю жизнь, банальные или приманчиво преподнесённые, – не счесть личин их, но все они едины в том, что войском ползучим вражеским порабощают человека, омертвляют душу его, крепко, кровожадно всосавшись в неё.

Здесь, там и ещё, ещё, ещё где-то дальше – везде, повсюду, кругом Екатерина различает явные или каверзно прикрытые угрозы и западни для её сына. Возможно ли его оградить, обезопасить, и не только на сегодня, но и на будущее? Конечно же она поможет ему молитвой и строгим материнским надзором. Она мудрая, она чуткая и знает, чтó делать, чтó прививать. Но когда-нибудь, как и любой другой человек, она уйдёт из мира сего земного, а сыну жить, – и что же будет потом? Не собьётся ли, не опустит ли руки, не скажет ли себе: «Я такой же, как все, – зачем мне противиться и быть хорошим?» Не погибнет ли его душа на веки вечные? Раньше, получается, она думала только о себе, заботилась о спасении только своей души, но – теперь, что же теперь?