Харалд вернулся около часу дня. Я вопросительно посмотрел на него. Он выпятил нижнюю губу, слегка опустил уголки губ и кивнул. Нельзя сказать, чтобы Харалд был в приподнятом настроении. Он подошел к окну, заложил руки за спину и посмотрел на улицу.

— Он признался?

— В общем, да. Мы еще не успели допросить его как следует. Турин его основательно отделал. Он лежит в соседней палате.

— Бедный Эрик, — вздохнул я.

Мы оба замолчали. Я думал об Эрике Бергрене. Теперь все кончено. Не будет больше уютно потрескивающего огня в камине на Эстра-Огатан. Не будет лыжных прогулок в окрестностях Ворсэтра морозным зимним утром. Не будет головокружительных виражей на маленьком темно-красном «порше». Не будет ничего.

— Теперь он сломлен. Сломлен навсегда.

— Надо было раньше думать о последствиях, — глубокомысленно изрек Харалд.

— Едва ли он действовал по заранее обдуманному плану.

— Он утверждает то же самое. Но тогда почему он носил в кармане яд?

Я закрыл глаза и почувствовал, что мне безумно хочется курить.

— Возможно, он сам хотел отравиться. А потом вдруг решил, что гораздо разумнее отравить Манфреда Лундберга.

— Возможно, ты прав, — согласился он. — Марту Хофштедтер он, видимо, задушил в приступе паники.

— Она заметила что-то подозрительное?

— Да, как он обменялся с Лундбергом чашками, — подтвердил Харалд. — Яд он положил в свою, но кофе налил сначала Лундбергу, а потом взял его чашку себе. Лундберг же взял чашку Бергрена с ядом. Фру Хофштедтер, наверное, подумала, что это типичная профессорская рассеянность.

Марта кое-что знала. Манфред кое-что знал. Говорят, знание — сила. Но тут знание стало причиной их гибели. Знать или жить? Можно ли осуждать знание? Нет, осуждать можно только злоупотребление знанием. А ни Марта, ни Манфред никогда не употребляли свои знания во зло людям.

— Фру Хофштедтер, — продолжал Харалд, — сидела напротив Бергрена. Остальные в это время обсуждали вопросы методологии. Едва ли ей было это особенно интересно. И ей ничего не оставалось, как наблюдать за тем, что происходит. А на кого ей было приятнее всего смотреть? Разумеется, на своего нового возлюбленного, который сидел напротив.

— Но Эрик намекал, что она уже нашла кого-то другого!

— Да, намекал, — угрюмо согласился Харалд. — Потому что ему это было выгодно. Но у нас нет ни единого факта, который подтверждал бы эту версию. Доцент Хофштедтер настолько ревнив, что подозревал каждого встречного по малейшему поводу и совсем без повода. Вероятнее всего, Бергрен и фру Хофштедтер до последнего дня оставались в близких отношениях.

— Когда ты впервые заподозрил Эрика? — спросил я.

Он задумался и потер нос.

— В общем, после разговора с тобой.

— Со мной?

— Да. Ты сказал, что Лундберг хотел поговорить с Эриком о книге, которая у Лундберга была с собой. Но в портфеле Лундберга не было никакой книги. Не осталось книг и в семинарской аудитории. В «Альму» Лундберг спустился без портфеля. Если же у него все-таки была какая-нибудь книга, либо он сам ее отдал, то либо ее забрали из портфеля. И первое, и второе могло произойти только в преподавательской, где оставался портфель. А книга — это работа Винцлера о понятии причинности. Ведь Бергрен посвятил свою работу той же проблеме.

Он замолчал, и на губах его мелькнула ироническая усмешка.

— Не думай, что я совсем не разбираюсь в терминологии цивилистики. Когда юрист пишет о проблеме тождества, значит, речь идет не столько о тождестве, сколько о причинности. Кстати, вопросы причинной связи в неменьшей степени интересуют и нас, криминалистов.

Харалд снова заходил по палате.

— А теперь история с галошами, — продолжил он. — Галоши связали воедино покушение на убийство Лундберга и убийство фру Хофштедтер. Убийцу, очевидно, следовало искать среди тех, кто присутствовал на следственном эксперименте. Ибо это единственное место, где он мог надеть галоши Лундберга.

Харалд немного помолчал и взглянул на меня.

— Разгадать тайну галош мне тоже помог ты.

Я сделал все, чтобы не покраснеть.

— Во вторник ты пришел в «Альму» без галош, но впопыхах, когда уходил, надел галоши Бергрена. Так, Бергрен остался без галош, а на улице была слякоть. И тогда он решил надеть галоши Лундберга, хотя они были на номер больше.

Харалд вытащил трубку и сунул ее в рот. Но зажигать не стал.

— Если исходить из предположения, что убийца решил надеть галоши Манфреда, значит, ему нужно было зачем-то войти в преподавательскую, где они стояли. Вряд ли он пошел бы в преподавательскую только за галошами, слишком велик был риск, что его увидят. Значит, в преподавательскую его привело какое-то важное дело. Такое дело могло быть только у Бергрена и Улина. Возможно, в портфеле Лундберга лежали какие-то материалы, связанные с благотворительным обществом «Бернелиус», и он мог сказать об этом Улину. Петерсен просто не успел бы зайти в преподавательскую и тут же очутиться внизу: ведь ты его поймал, когда он уже садился в машину. Я скорее подумал бы на Хофштедтера. Но у Бергрена в преподавательской явно было дело крайней важности: ему надо было изъять книгу Винцлера.

Харалд встал у окна, сунул трубку в карман и снова заложил руки за спину.

— Я отнюдь не уверен, — задумчиво рассуждал он, — что нам удалось бы изобличить его в покушении на Лундберга, если бы он не убил еще и Марту Хофштедтер. Прямых улик против него не было.

Он даже хлопнул в ладоши с досады.

— Теперь мы подошли к убийству фру Хофштедтер. Ты, наверное, помнишь, что Рамселиус и Бергрен вошли в университет вместе. И вполне естественно, что они повесили свои пальто одно возле другого. Их галоши тоже оказались рядом. Но когда Рамселиус уходил, он по рассеянности оставил галоши Лундберга Бергрену.

— Ирония судьбы, — пробурчал я.

— Вот именно, — кивнул Харалд. — Возможно, Бергрен даже не заметил, что надел совсем не те галоши, в которых пришел на следственный эксперимент. Ведь в вестибюле довольно темно.

Он прошелся по комнате и продолжал:

— Перед следственным экспериментом Бергрен заходил в «Каролину». Ему надо было отогнуть гвоздь в окне туалета, чтобы вечером беспрепятственно туда влезть. В «Каролине» он по ошибке надел галоши Карландера.

— Он уже тогда задумал убить Марту?

— Не думаю. Убийство было совершено в приступе паники. И в результате он допустил ряд ошибок.

— Например?

— Например, он приводил множество фактов, которые при проверке не подтвердились. Сначала смело признался в том, что должен был встретиться с фру Хофштедтер. Это было опасное признание, но откровенность всегда располагает к доверию. Бергрен вел себя как человек, которому нечего скрывать. Разумеется, ему не хотелось связывать эту встречу с «Каролиной», где она состоялась на самом деле, и он перенес ее в здание филологического факультета. Ведь он знал, что раньше фру Хофштедтер встречалась там с Улином. Но уже здесь у него вышла осечка.