— Трудно спорить, — усмехнулся Белов.

— Вашей даме понравится, можете даже не сомневаться. Я сейчас чуть-чуть подровняю, и вы поспешите туда, куда вам надо. А потом придете и скажете спасибо. — Он защелкал ножницами, прицеливаясь к короткому ежику волос, это было все, что осталось на голове Белова.

«Знал бы ты, старик, куда мне надо!» — Белов закрыл глаза и постарался расслабиться. От легких прикосновений опытных пальцев мастера боль в виске прошла сама собой, думалось на удивление легко. А ему это сейчас и требовалось — думать легко и быстро, не до тугодумства, когда погоня дышит в затылок.

Парикмахерская была под стать мастеру: старая, много повидавшая. Белов обнаружил ее лет восемь назад. Сначала руки зачесались вербануть старичка мастера и обустроить здесь явку, но, сопоставив мелкие детали, решил не будить лиха, пока оно тихо.

Помещеньице было маленьким, два кресла в зальчике и подсобка, мутные от вековой пыли окна выходили на высокую стену хлебкомбината. Парадная дверь для посетителей и маленькая дверка из подсобки, выводившая в глухой проулок. Никаких бедрастых и грудастых девиц в белых халатах, только старый мастер с глазами умного спаниеля и его сменщик, туберкулезного вида мужчина неопределенного возраста. На указательном пальце мастера выцветшая татуировка перстня и что-то неуловимое в выражении лица, появляющееся у любого переступавшего порог камеры. Да еще близость рынка, который только в официальных отчетах назывался колхозным и во все времена плотно опекался уголовным людом. Белов быстро сообразил, что его опередили, причем достаточно давно. Выручка и клиентура, насколько он мог судить, здесь никого не интересовали.

«Либо явка, либо „почтовый ящик“», — решил Белов. В последние бурные годы он специально несколько раз проверял — не предпринималось ни единой попытки превратить парикмахерскую в салон или хотя бы сдать в аренду. Запустение и тишина, казалось, время здесь остановилось.

Район, несмотря на близость Ленинградского шоссе, был глухим и малолюдным, проулок, петляя вдоль забора цементного заводика, через железнодорожные пути выводил к парку Тимирязевской академии, там легко затаиться до утра или вскочить в проезжающий на малом ходу товарняк. Множество гаражей вдоль забора, чердаки и подвалы древних пятиэтажек, мест для тайника предостаточно.

Белов за долгие годы оперативной работы усвоил главное: в критической ситуации выигрывает не импровизатор, а профессионал, хладнокровно отрабатывающий заранее заготовленный вариант. Таких мест, где можно надежно оторваться от «хвоста», в городе у него было несколько. Чутье подсказало, что лучше всего отработать именно этот, прозванный им «Ленинград».

Сменив двух частников, он добрался до Ленинградского рынка, проверил ориентиры: магазин одежды, парикмахерская и покосившийся гараж у последнего дома перед проходом к железной дороге остались на месте. Первым делом вскрыл тайник за гаражом. Коробка с «личным оперативным фондом»: полторы тысячи долларов и две тысячи рублями хранилась в нише за нижним камнем в кладке забора. В магазинчике купил джинсовый костюм, солнцезащитные очки и майку, переоделся в кустах в Тимирязевском парке. В парикмахерскую вошел вальяжной походкой человека, не обремененного трудами и заботами. Правда, мешки под глазами да цвет лица явно не дачный, так это нервы и экология.

— Полюбуйтесь. — Мастер ловко провел щеткой по тому, что осталось на голове, вспугнув невеселые мысли. Белов посмотрел в зеркало и удовлетворенно кивнул. — Я бы еще побрил, но вы же знаете, как только появился этот СПИД, так нам сразу запретили брить клиентов. Я вам так скажу, только меня заставили расписаться под этим приказом в нашей Службе быта, я понял, что нормальный человек уже ни от чего не застрахован. Сейчас они мне доказывают, что если не колоться грязным шприцом и пользоваться презервативом, то можно спать спокойно. Ха! Я тогда уже знал, что все дело в крови. А кровь она у всех — кровь. Значит, опять из-за каких-то извращенцев будут умирать порядочные люди. — Старик почесал большой нос, чуть скосил глаза. — Вы скажете, тоже мне новость. Согласен, но мне от этого не легче! Или вам не было приятно, когда вам грели лицо горячим полотенцем, накладывали теплую пену и брили так, как вы сами никогда не побреетесь? По глазам вижу, что приятно. Чтобы вы знали, мне тоже доставляла радость эта работа. А теперь что я вижу? Все ходят плохо побритые и хорошо порезанные. А эти, которые разносят эту заразу, преспокойно танцуют в телевизоре!

— Жизнь изменилась, но не в лучшую сторону, — вздохнул Белов, пряча улыбку.

— Вы, я вижу, умный человек. Но почему вы называете это жизнью? — Старик пожал острыми плечами. — Лично я живу на чистом любопытстве. Мне хочется досмотреть, чем это все кончится.

— Вы читали Нострадамуса? — спросил Белов, чтобы поддержать разговор.

— Из всего, что написал этот человек, мне понравилось только одно. — Старик пощелкал ножницами над макушкой Белова. — «Не надейтесь на правительство, в дни кризиса оно станет первой его жертвой». Как вам это?

— Здорово! — Белов с интересом взглянул на отражение мастера в зеркале. Тот смотрел Белову в глаза.

— После такой фразы детали в его книге меня уже не интересуют. — Старик опустил взгляд, принялся смахивать волоски с шеи Белова. — Между прочим, Нострадамус был аидом. Для кого-то это все запутывает, а по мне, наоборот, все становится на свои места.

Для Белова, не один год отработавшего в контрразведке на «израильской линии», эта информация была новостью. «Впрочем, чему удивляться, когда работаешь против двухтысячелетий истории. Сколько ни изучай, всего не узнаешь», — резонно заключил он.

— А разве это что-то определяет? — задал он вопрос по профессиональной привычке тянуть информацию до конца. Чутье подсказывало, разговор вильнул в эту сторону не зря.

— Как вам сказать… В сорок седьмом году это на десять лет определило мое место жительства. И многое другое, что было после.

Белов посмотрел в зеркало и вновь встретился с пристальным взглядом старого мастера. Показалось, тот внимательно рассматривает лицо Белова.

— Что-то не так? — Белов всмотрелся в свое отражение. Короткая стрижка открыла хорошо вылепленный череп. Заметнее стали черные густые брови и широко посаженные темные глаза. Крупный нос с едва заметной горбинкой: результат увлечения боксом. Хорошо очерченные крупные губы.

— Все в порядке. Можете быть уверены. — Мастер растянул в улыбке блеклые губы.

Белов сначала поразился догадке, а потом увидел, что даже выражение глаз у них одинаковое; мудрая усталость.

— Может, освежить? — Старик смахнул с его плеч застиранную простыню.

«Сейчас еще „Шипром“ побрызгает, с него станет!» — с испугом подумал Белов и встал с кресла.

— Не надо. Прекрасная работа. — Он провел ладонью по голове. Жесткий ворс приятно покалывал кожу. — Вы настоящий мастер!

Старик польщенно хмыкнул, спрятал в карман халата протянутую Беловым купюру.

— Скажите это тем, кто хочет закрыть это заведение, — пробормотал он, отвернувшись к столику. Принялся перекладывать инструменты.