Что касается наемного рабочего, матроса, по пьянке отставшего от своего корабля, это был видавший виды парень, а за двадцать экю он готов был забыть, что убил родную мать. Тут же два молодца с необычайной быстротой связали бездыханные тела и потащили их к дому.

Оттаявшая земля пропиталась кровью.

Проследив за удалившимися слугами, Никола де Бардань повернулся к Анжелике и застыл в недоумении, решив, что она сошла с ума.

— Вы смеетесь!

— Ничего страшного, — ответила она. — Нет, я не смеюсь, но какое это удовольствие, не правда ли? Какое удовольствие!

— Да, — понял он и посмотрел на кончик шпаги, весь в крови и блестевший под лунным светом. — Да, это правда! Я тоже получил удовольствие… почти сладострастное, когда уничтожил их…

Нахмурив брови, он подошел к ней.

— Я узнал этих людей, что напали на вас. Они из приближенных герцога де ла Ферте. Это означает, что он послал их убить вас?

— Нет! Нет! — слишком быстро ответила она, потому что за решительным выражением его лица прочла желание бежать тут же в Квебек, взломать двери дома герцога и во сне прикончить его.

— Нет! Он ни при чем… Я уверена… Эти разбойники действовали по собственному усмотрению. Они… Они мне сами сказали об этом… Они хотели убить меня, потому что… Они боялись, что… что я их выдам…

Она вынуждена была замолчать, потому что голос ее задрожал от холода и пережитых волнений.

Граф де Бардань вложил шпагу в ножны и бросился к ней.

— Простите меня! Вы совсем без сил! Я просто скотина.

Он обнял ее.

— Благодарение Господу, я подоспел вовремя. Я вышел из дома, чтобы сквозь изгородь посмотреть, как вы будете уходить. Я услышал ваш крик, ветер донес его до меня…

Он крепко сжал ее в своих объятиях.

— …Ах, любовь моя! Я ужасаюсь при мысли, что с вами могла приключиться беда! Что значил бы мир без вашего присутствия!

Поддерживая ее, он довел ее до дома. В вестибюле Анжелика почувствовала себя немного лучше. Слышались голоса слуг, которые пришли за веревкой и переговаривались:

«Сначала займемся толстым… Старик совсем легкий, поэтому хватит двух ходок…»

Никола де Бардань на время оставил Анжелику, и она услышала, как он сказал слугам:

— Не снимайте с них одежду и украшения. Я не хочу, чтобы хоть малейший предмет навел на их след. За это я плачу вам еще десять экю. И знайте, что если один из вас ослушается меня — а рано или поздно это раскроется, — то сохраненный платок или кольцо с убитых будут стоить ему жизни.

— Хорошо, господин, — хором ответили слуги. В библиотеке Анжелика сама разожгла потухшие головешки в камине. Вошел Никола де Бардань и помог ей освободиться от грязной накидки. Он снял свою портупею и бросил все на край стола. Услышав звук сабли, ударившейся о дерево, Анжелика вновь в мыслях вернулась к ужасной сцене, разыгравшейся в долине. Отблеск холодной стали и кровь, капавшая со шпаги, вызвали у нее слезы, но это были слезы радости, внезапно охватившей все ее существо. Это была радость победы, торжества справедливости, которую немного заглушали жестокие картины трех трупов, трех бандитов, обрушившихся на нее.

С какой яростью Бардань разделался с ними! С каким исступлением! Ей до сих пор слышалось, как сталь пронзает плоть. Ей казалось, что она присутствовала при наивысшем проявлении правосудия; это было заслуженным наказанием ее врагов, и она присутствовала при этом.

Сраженные! Пронзенные шпагой! Отвратительные! Наконец-то! Хоть раз в жизни… До этого момента любое насилие было для нее мучительным, подобные зрелища угнетали ее, как будто она одна была причиной всего зла.

Но в этот раз все было по-другому. Да и она совершенно другая.

Она прижалась к молодому дворянину.

— Я всегда поклоняюсь Святому Михаилу, — сквозь рыдания произнесла она, — но только теперь я понимаю его. Нельзя все время позволять им… быть сильнее…

Она обвела свои руки вокруг шеи Барданя и спрятала свое лицо, прижав его к мускулистому мужскому телу.

— Я должна была избрать его своим покровителем… Святого Михаила…

Он ничего не понимал из того, что она бормотала по поводу Святого Михаила. Он чувствовал, что она нашла убежище в его объятиях, а когда она подняла к нему свои блестящие от слез радости глаза, он прочитал в них нежность и растерялся совершенно.

— Вам нужно… — сказал он, — вам нужно что-нибудь выпить, чтобы согреться, прийти в себя.

Но она удерживала его, она притягивала его лицо к своему, она искала его губы. Тогда он попытался расстегнуть ей корсаж и обнажить плечи.

Она отступила, чуть ли не оттолкнула его.

— Послушайте меня, Никола…

Он побледнел.

— Нет! Нет! Вы играете моими чувствами… Вы подносите напиток к моим губам, а потом прячете его.

— Я должна вам сказать…

— Нет!.. Я не позволю вам одурачить меня.

— Да послушайте же меня, Никола де Бардань, — крикнула Она, топнув ногой.

— Вы спасли мне жизнь, но неужели вы не видите, что я на пределе? Постарайтесь успокоиться. И выслушайте меня… На моем теле есть клеймо — лилия! Вы слышите меня? Клеймо на теле — лилия!

Он посмотрел на нее как безумный, но никак не мог понять.

— Да, — продолжила она, — мне ее поставили раскаленным железом, как всем убийцам, проституткам и ворам.

— И как мятежникам!

— Да, — в ее голосе послышался вызов.

Она взяла руку Барданя и провела его по своей обнаженной подмышке.

— Здесь! Вы чувствуете?

Кончиком пальцев он нащупал на спине проклятый контур от печати: цветок лилии. От прикосновения его холодной руки она содрогнулась.

— Вы узнаете ее, эту лилию?

Он коротко спросил ее:

— Почему вы рассказали мне именно сейчас?

— Чтобы вы не наткнулись на нее сами…

Он с недоверием смотрел на нее. Ее губы дрожали. Что это, страх перед разоблачением? Или же радость оттого, что она прочла в его взгляде смущение, какое испытала сама?

— Это… Это и было причиной? — прошептал он умирающим голосом. — Когда вы отказали мне в Ла Рошели?

Об этом она не подумала, но тут же поняла, что должна согласиться. Подобное внушение успокоит раны любви, которые она когда-то нанесла ему.

— Да! Что мне оставалось делать? Я была отверженной, а вы, вы были королевским лейтенантом!

— Это ужасно! Вы не должны были! Вы должны были… довериться мне!..

Он прижал ее к своей груди, затем медленно скользнул к ее ногам, на колени.

— Моя прекрасная служанка!